Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно - яд! (сборник)

Они поднялись лифтом, мистер Тодхантер поместил свой костяк, скудно прикрытый плотью, на жесткое сиденье стула и попросил официантку заварить им китайского чаю, указав в точности, сколько ложек чая положить в чайник, и ни ложкой больше. Уилсон выразил готовность есть и пить все, что сочтет нужным заказать мистер Тодхантер.

Затем они битых восемь минут изучали и обсуждали меню.

Наконец мистер Тодхантер, мимоходом упомянув Огилви, был вознагражден живой реакцией собеседника.

– Это позор! – с жаром выпалил юный Уилсон.

– Да, но почему его вдруг уволили? – Мистер Тодхантер осторожно разлил чай и подвинул сахарницу поближе к гостю. Было еще рано, и, кроме них, в зале никого не было. – На мой-то взгляд, он на редкость знающий человек.

– Да так оно и есть! Лучше Огилви авторов у нас не было. Тут дело совсем в другом.

– Так в чем же?

– О, это все наши игры. Огилви вышибли, потому что он не захотел согнуться перед Фишером.

– Фишером? Кто такой? Не припоминаю…

– Мерзавец, – без обиняков заявил помощник литературного редактора. – О, таких мерзавцев еще поискать! Его настоящая фамилия – Фишман. Черт знает что он сейчас тут у нас устраивает.

Мистер Тодхантер чуть надавил, юный Уилсон выложил всю историю, и история оказалась гадкая.

Незадолго до того «Лондонское обозрение» перешло из рук добродушного, мягкого сэра Джона Верни в руки лорда Феликсбурна. Лорд Феликсбурн, председатель «Объединенной периодики», олицетворял собой энергию и напор, хотя ему хватило здравого смысла понять, что одним из основных достоинств «Лондонского обозрения» является отсутствие вульгарности, заполонившей английскую прессу, и потому он одобрил устоявшуюся стратегию «Обозрения», которая заключалась в том, чтобы держаться золотой середины, не скатываясь ни в велеречивое занудство «Таймс», ни в развязность массовых изданий, которые обезьянничают с американских таблоидов. Лорд Феликсбурн вполне отдавал себе отчет в том, что именно такая стратегия обеспечивает «Лондонскому обозрению» на удивление высокий тираж: оно привлекало к себе того читателя, что еще сохранил вкус и здравость суждений, но зевал от напыщенного тона тех газет, которые разворачивал в субботу за завтраком.

Впрочем, лорду Феликсбурну этого оказалось недостаточно. Стратегию следовало проводить дальше, но те, кто ее проводил, должны были уйти – или же измениться. На Флит-стрит поговаривали, что работа в «Лондонском обозрении» – пожизненная. Здесь никого не увольняли, выговоры не применяли, сотрудникам верили. Именно такое положение вещей и желал изменить новый хозяин. Лорд Феликсбурн по опыту знал, что угроза немедленного увольнения при первой же малейшей ошибке заставляет всякого журналиста привстать на цыпочки, приняв позу готовности проявить профессиональную прыть. Человек не злой, он искренне полагал, что цыпочки – именно та часть тела, опираться на которую журналисту уместнее, чем на другие, более приспособленные для этого части. В таком смысле он и высказался, когда, придя к власти, произнес свою первую речь перед сотрудниками «Лондонского обозрения». Что серьезный еженедельник и ежедневная газета отнюдь не одно и то же, из виду он, думается, упустил.

Сотрудники «Лондонского обозрения» переполошились не слишком. Они знали свое дело и понимали, что делают его не хуже, чем сотрудники любого другого еженедельника, – и даже, по общему мнению, лучше. Начальство любит иногда навести шороху, припугнуть подчиненных, рассуждали они, – но тираж неуклонно растет, у издания высокая репутация в Европе, землетрясения возможны в Патагонии, но не в покойных кабинетах «Лондонского обозрения».

Сотрудники обольщались. Добросердный лорд Феликсбурн знал, что проводить чистку собственноручно будет стоить ему нервов. Поэтому специально для этой цели он за немалые деньги выписал из Соединенных Штатов мистера Исидора Фишмана и наделил его всей полнотой власти. Под пятой Фишмана оказалась вся «Объединенная периодика». Не прошло и недели, как мистер Фишман показал когти, уволив самого редактора «Лондонского обозрения».

Юный Уилсон был сама беспристрастность. Он не отрицал, что старику Винсенту давно было пора на покой. Конечно, тот безнадежно устарел, был пережиток викторианского журнализма и сущий ходячий анекдот. Но по чести, лорду Феликсбурну полагалось бы улестить старика подать в отставку, а потом проводить с почетом и приличной пенсией, а не только что не вышвырнуть из редакции, как сделал этот Фишман, с чеком на сумму, равную годовому жалованью, и ни пенни больше. А когда Фишмана спросили, на каком основании он лишил Винсента пенсии, тот ответил, что старику и без того много лет переплачивали, у него наверняка куча денег, которую никак не истратить, сколько ему там жить осталось! Старик, и правду сказать, не нищий, но разве дело в этом? Солидная пенсия редакторам, покинувшим пост по старости (а по другим причинам из «Лондонского обозрения» не уходил еще ни один редактор), – это одна из журналистских традиций!