Артур Конан Дойль - Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона

Женщина говорила с такою глубокою сериозностью, что слова ее казались убедительными.

– Правда ли это, Барримор?

– Да, сэр Генри. Каждое ее слово – правда.

– Ну, я не могу порицать вас за то, что вы стоите за свою жену. Забудьте то, что я сказал. Ступайте оба в свою комнату, а завтра утром мы подробнее поговорим об этом деле.

Когда они ушли, мы снова посмотрели в окно. Сэр Генри открыл его настежь, и холодный ночной ветер бил нам в лицо. В мрачной дали продолжала светить маленькая желтая точка.

– Я удивляюсь его смелости, – сказал сэр Генри.

– Может быть, этот свет так поставлен, что он видим только отсюда.

– Вероятно. Как вы думаете, далеко это?

– Около вершины Клефт, полагаю.

– Не дальше мили или двух отсюда?

– Никак не больше, скорее меньше.

– Да, оно и не должно быть далеко, так как Барримору приходилось носить туда пищу. И этот мерзавец ждет теперь около своей свечки. Чёрт возьми, Ватсон, я пойду схватить этого человека!

Ta же самая мысль пришла и мне в голову. Барриморы не поверяли нам своей тайны; она была насильно вырвана у них. Преступник, закоренелый негодяй, для которого не могло быть ни жалости, ни прощения, был опасен для общества. Мы бы только исполнили свой долг, если бы вернули его туда, откуда он не мог бы наносить вред. При его грубой и жесткой натуре другие могут поплатиться, если мы не наложим на него руки. Например, наши соседи Стапльтоны каждую ночь могут подвергнуться опасности нападения с его стороны, и, может быт, эта-то мысль и заставила сэра Генри ухватиться за такое приключение.

– И я пойду, – сказал я.

– Так берите свой револьвер и наденьте сапоги. Чем скорее мы выйдем, тем лучше, потому что негодяй может потушить свою свечку и уйти.

Через пять минут мы уже были за дверью. Мы спешно пробирались через темный кустарник при унылом завывании осеннего ветра и шелесте падающих листьев. Ночной воздух был тяжел: в нем слышались сырость и запах разложения. От времени до времени выглядывала ненадолго луна, но тучи пошли по небу, и когда мы вступили в болото, начал моросить мелкий дождь. Свет продолжал недвижно блестеть перед нами.

– Вооружены ли вы? – спросил я.

– У меня охотничий нож.

– Мы должны быстро схватить его, потому что, говорят, он отчаянный малый. Мы захватим его неожиданно, и он будет в нашей власти прежде, чем получит возможность сопротивляться.

– Я думаю, Ватсон, о том, что бы сказал на это Холмс? Об этих темных часах, когда властвуют силы зла?

Вдруг, как бы в ответ на его слова, из обширного мрачного болота раздался тот странный крик, который я уже однажды слышал на краю Гримпенской трясины. Среди тишины ночи ветер донес протяжный, низкий вой, поднявшийся до рева и снова затихший в тоскливом вздохе. И снова он раздался, и воздух дрожал от этого пронзительного, дикого, угрожающего звука. Баронет схватил меня за рукав, и лицо его было до того бледно, что оно выделялось в темноте.

– Боже мой, Ватсон, что это такое?

– Не знаю. Это какой-то болотный звук. Я однажды уже слышал его.

Звук замер, и нас окружило абсолютное безмолвие. Мы стояли, напрягая слух, но ничего не услыхали больше.

– Ватсон, – сказал баронет, – это был вой собаки.

Кровь застыла в моих жилах от ужаса, который слышался в его голосе.

– Как объясняют этот звук? – спросил он.

– Кто?

– Здешний народ.

– О, народ невежествен. Какое вам дело до того, как он его объясняет?

– Скажите мне, Ватсон, что народ говорит о нем?

Я колебался, но не мог уклониться от ответа.

– Он говорит, что это кричит собака Баскервилей.

Сэр Генри простонал и умолк.

– Да, то выла собака, – сказал он, наконец, – но казалось, что этот вой доносится издалека, за много миль отсюда.

Трудно было определить, откуда он доносился.

– Он поднялся и замер вместе с ветром. Ведь ветер дует от большой Гримпенской трясины?

– Да, от нее.

– Так звук шел оттуда. Ну, Ватсон, признайтесь, разве вы сами не приняли его за собачий вой? Я ведь не ребенок, и вам нечего бояться говорить мне правду.

– Стапльтон был со мною, когда я впервые услыхал этот звук. Он говорит, что его, может быть, издает какая-то странная птица.

– Нет, нет, то был вой собаки. Боже мой, неужели есть доля правды во всех этих историях? Возможно ли, чтобы я подвергался опасности от такого темного фактора? Вы не верите в это, Ватсон?

– Нет, нет.

– A между тем – одно дело – смеяться над этим в Лондоне и другое дело – стоять в темную ночь на болоте и слышать такой крик. A мой дядя! Ведь около его тела видели следы собачьих лап. Все идет одно к одному. Не думаю, чтобы я был трусом, Ватсон, но от этого звука кровь застыла в моих жилах. Попробуйте мою руку!