Мы в это время тоже были там, гостили и отдыхали после всех этих проблем и волнений.
Мама сначала не хотела туда ехать, но папа ее уговорил. Он сказал, что Аркаше нужна наша поддержка в трудную минуту. Что ему сейчас одиноко, нельзя его оставлять без нашего участия.
– Да, – согласилась мама. – И колготками он меня завалил. До самой старости не сносить.
– Сносить, – успокоил ее Алешка. – Тебе до старости еще далеко.
– Поехали, – сказала мама. – Только я там грядки копать не буду и воду таскать тоже.
– Димка накопает и натаскает, – пообещал Алешка.
– А ты? – возмутился я.
– Я буду всякие пейзажи писать на свежем воздухе. – И он уложил в сумку набор гуаши и стопочку бумаги.
– А я на свежем воздухе пейзажи писать не буду, – сказал папа. – Я на свежем воздухе буду шашлыки есть.
Дачка у Аркаши, в общем-то, была так себе. Совсем не миллионерская. И недостроенная. Все удобства во дворе. А душ – простая бочка на деревянной будочке. И нам с Алешкой пришлось поработать – я таскал воду ведрами, поднимал их по лесенке наверх, а Лешка опрокидывал ведра в бочку.
Потом были шашлыки. И Аркаша на этот раз на шампурах не сидел. И даже минералку открыл нормально. Правда, за столом он опять завел разговор о том, что папе надо поменять работу – на менее опасную и более денежную.
– Вот еще! – сказала мама с возмущением. – А кто тогда будет выручать из беды своих друзей детства?
На этот вопрос Аркаша не сумел ответить, только уронил под стол вилку.
– Сейчас чужая тетка придет, – со знанием дела сообщил Алешка. – Примета такая. Как бы.
И тут же возле дачи остановилось такси, из него вышла Мариша с Маргошей под мышкой. Наконец-то мы увидали эту легендарную собачку, имеющую свою норковую шубку, спаленку и унитазик. И своего собачьего доктора. И ничего особенного – глуповатая мордочка, слезливые глазки и противный голосочек. И носик у нее дергается, как у хозяйки.
Мариша была совершенно спокойна и сказала, подергивая носиком:
– Каша, ты не передумал? Нет? Тогда я как бы заберу свои вещи. И приму родниковый душ. На дорожку.
Она с этим душем всех достала. Почему-то вбила себе в голову, что из ржавой водопроводной трубы на окраине дачного поселка течет родниковая вода. «Она меня омолаживает».
– Омоложайся, – не стал возражать Аркаша. – Тебе пригодится. Есть будешь?
– Я бы шашлычку обрадовалась, – согласилась Мариша. – И Маргоша тоже.
– А вот фиг вам! – отомстил за все Аркаша. – Крякерами обойдетесь.
Мариша фыркнула и пошла собирать вещи. Они уместились в небольшой пакет.
– Ты круто с ней, – папа покачал головой.
– Да она почти разорила меня.
– Это твоя самая большая неудача, – сказала мама и успокоила его: – Надеюсь, последняя.
Мариша тем временем отнесла свой «багаж» в машину и отдала Маргошу Аркаше:
– Присмотри за ней, пока я душ принимаю.
– Если она меня опять тяпнет…
Во время всех этих интересных разговоров мы не заметили, что Алешка куда-то исчез, потом опять появился – мрачный и сосредоточенный. И шепнул мне:
– Щас кто-то визжать будет.
– Маргоша или Аркаша?
Завизжала Мариша. Она вылетела из душа, едва прикрывшись полотенцем. Мы все шарахнулись от нее, даже Маргоша завизжала от страха. А потом и Аркаша.
Это была в самом деле разноцветная индейка. Мариша была покрыта пятнами и разводами разных цветов. Видно, что-то случилось с «родниковой» водой.
Но, оглядев себя, Мариша успокоилась и даже немного загордилась:
– А что? Довольно клево. Как бы элитно.
Но если Мариша успокоилась, то Аркаша продолжал скулить, держась за нос: напуганная разноцветной хозяйкой Маргоша тяпнула его на этот раз удачнее – за нос. Хорошо еще, у нее от стресса поносик не случился на колени Аркаше.
Я сбегал еще раз за водой, и мы окатили Маришу с ног до головы.
– Ну вот, – как-то странно сказала она, – я теперь не Марина Каминская, а обратно Манька Рябая из Лопушков.
Мне даже опять ее жалко немного стало.
Много дней спустя Алешка признался мне, что это он намешал в бочке свою гуашь. Я постучал его пальцем по лбу.
– А что? – возмутился он. – Я для нее, что ли, воду таскал?
Конечно, дело не в воде. Просто Алешка, с его любовью к справедливости, не мог оставить Маришу безнаказанной. Она, конечно, глупенькая и болтливая, но хорошего в ней мало, плохого больше. А такая болезнь лечится только наказанием…
Я заметил, что когда в нашей жизни происходит какое-то событие и остается в прошлом, то всегда становится после этого немного грустно. Я даже весной, когда наступают каникулы, уже с их первого дня начинаю грустить по школе. И вспоминать все, что произошло за учебный год, – и плохое, и хорошее. И вот странно – плохое уже не видится таким уж плохим, а хорошее становится еще лучше. И одинаково жаль, что и то и другое невозвратно ушло и никогда не вернется. Конечно, что-то будет вспоминаться, но все реже и все, я бы сказал, тусклее.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу