Дмитрий Емец - Похищение Пуха

– Роман Лепот автографы раздаёт! – сказала зоркая Катя.

И правда, посреди толпы стоял высокий мускулистый мужчина в синей футболке. Окружённый женщинами, он размашисто расписывался на чём придётся: на клочках бумаги, на авиабилетах и даже на протянутых к нему руках. Одной женщине он расписался на спине. После этого все женщины пожелали, чтобы и им расписались на спине, даже и те, которым уже расписались на руке. Это привело толпу в движение. Женщины толкали друг друга, возмущённо крича на тех, кто уже получил автограф и теперь хотел второй.

– Странно. Неужели среди его поклонников нет ни одного мужчины? – спросила Вика.

– Почему? Есть! Вон один прорывается! – Папа опустил стекло, чтобы рассмотреть получше. Действительно, к Лепоту прорывался маленький толстячок с какой-то бумажкой в руке, которую он держал высоко над головой.

– Для жены! Для жены! Мне не надо, это для жены! – вскрикивал он, круглым животом расталкивая толпу.

С каждой минутой толпа становилась всё больше. Теперь автографы у Лепота брали и те, кто его не читал. Папа Гаврилов услышал, как одна женщина спросила: «А какие песни он поёт?», после чего, не слушая ответ, тоже кинулась за автографом.

Папа не выдержал.

– Надо что-нибудь делать, или мы никогда отсюда не уедем! – заявил он.

Он припарковал машину и стал пробиваться к Роману Лепоту. При этом он тоже кричал «Для жены, для жены» и размахивал над головой салфеткой для автомобильных стёкол. Лепот ещё издали усмотрел, что это салфетка.

– Мужчина, на салфетках не расписываюсь! Буквы расплываются! – строго произнёс он, но тотчас на лице его мелькнуло запоздалое узнавание, и он бросился обнимать папу Гаврилова.

– Знаете, это тоже писатель! – объяснил он огромной краснолицей даме, с негодованием уставившейся на Николая.

– И что он там пишет, этот ваш писатель? – раздражённо спросила дама.

– Книжки. Замечательные добрые книжки! – сказал Лепот с некоторой заминкой, из которой Гаврилов безошибочно вывел, что его книг Роман Лепот не читал и даже ни одного названия не помнит.

– Нам других писателей не надо!.. Ладно, так и быть, можете тоже расписаться у меня на спине! – разрешила огромная дама, поворачиваясь к папе широкой, как диван, спиной. При этом стало видно, что на лопатках у неё татуировки в форме крошечных крылышек.

– Я неграмотный. Лучше я просто поставлю крестик! – сказал папа Гаврилов и, забрав маркер, поставил рядом с размашистой подписью Лепота маленький крестик.

После этого он решительно подхватил Лепота под руку и потащил его к автобусу. Роман Лепот, уставший от автографов, радостно позволял себя тащить. При этом он раскланивался, прижимал ладонь к груди и всячески показывал поклонницам, что вот – меня утаскивают насильно, а так я весь ваш.

– Романчик! Я люблю тебя! Ты сделал мою жизнь, Ромашечка! – крикнула какая-то девушка.

Лепот посмотрел на неё с некоторой тревогой, но девушка была с мамой, крепко держащей её за руку. Успокоившись, писатель благосклонно помахал девушке рукой.

– Тебя называют «Романчик» и «Ромашечка»? – удивился папа Гаврилов.

– Это всё с телешоу пошло, – объяснил Лепот недовольно. – Ты не смотришь телевизор? Там ведущая всё время висла на мне, как споткнувшаяся Снегурочка на ёлке, и называла меня «Романчик» и «Ромашечка»… С одной стороны, очень рейтинговое шоу, вся страна смотрела. А с другой – меня теперь даже продавщицы в магазинах называют «Ромашечка». А тебя читатели как называют?

– В основном по имени-отчеству. Или «дядя Коля», – признался папа Гаврилов.

– Дядя Коля… серьёзно? Бррр, ужас какой! – Лепот вздрогнул. Видимо, он представил, что было бы, если бы огромная дама с вытатуированными крылышками, на спине которой он недавно расписался, назвала его «дядя Рома» или «дядя Ромашечка».

Они пробились к автобусу. Открыв багажник, папа Гаврилов поставил туда тяжёлый чемодан Лепота, украшенный наклейками многих международных аэропортов. Пока он возился с чемоданом, Лепот стоял рядом и тревожно озирался по сторонам.

– Поехали… поехали отсюда быстро… У меня какое-то скверное предчувствие! Эх, машина у тебя заметная, это плохо… И узнали меня в аэропорту – тоже скверно! – сказал он вполголоса.

Папа удивлённо оглянулся на Лепота. Роман Лепот был так же прекрасен, как и на плакатах в книжных магазинах. Плакаты ничуть не обманывали – напротив, даже приуменьшали его мужественную красоту. Так же твёрд был его подбородок, так же брутальна всегда трёхдневная щетина, так же мило лежала на лбу озорная чёлочка, но при всём при том лицо Лепота выражало тревогу. Он вжимал голову в плечи и даже ухитрился нацепить тёмные очки.