Наталья Филимонова - Кто живёт на чердаке? Сказки про домовых

Теперь Маше было 11 лет, и она выступала на соревнованиях за юниорскую сборную области по фигурному катанию. Но об этом наш Толик уже не знал. Он запомнил её шестилетней курносой девочкой с коньками под мышкой.

Было так странно начинать жить заново – на новом месте, разом без семьи и без работы, – что Толик запил.

Теперь он работал грузчиком и за справедливость боролся лишь в очереди к пивному ларьку. Ну или когда у соседа среди ночи срабатывала сигнализация во дворе.

– Понимаете, – вздохнул теперь уже бывший алкоголик Анатолий, – тут в соседней квартире недавно ребёнок родился. А мне через стенку всё слышно. Он и так по ночам, бывает, орёт… а когда эта сирена завыла – так он вообще потом полночи успокоиться не мог. И я не спал. Это же ужас что такое. Тут, видите ли, стены картонные…

– Не может быть, – недоверчиво сказала Люба. – В картонной мы бы с Нюсей не поместились.

– Ну это так говорится – картонные, – со знанием дела пояснила Нюся. – В смысле – тонкие. Всё слышно через них.

Толик ошалело переводил взгляд с Любы на Нюсю, очевидно ничего не понимая, но потом, откашлявшись, всё же продолжил:

– Так вот вы скажите вашему батюшке…

– Царю? – уточнила Люба.

– Почему царю? – удивился сосед, совершенно уже сбитый с толку.

– Ну вы же сказали – батюшке! – терпеливо объяснила Люба. – А Соколовский-Квартирный говорит – при царе-батюшке.

– Ваш батюшка – царь? – Толик затряс головой, на его лице была написана полная безнадёжность.

– Нет, это вы говорите, «царь»! – Люба поражалась бестолковости соседа. – А я говорю – Соколовский-Квартирный! Домовой!

– Батюшка – домовой?!

– Да нет же! Квартирный!

Толик посмотрел на Любу долгим печальным взглядом, вздохнул и вдруг заплакал, опустив на руки давно не стриженную и не чесанную голову.

– Пойдем, – Нюся потянула Любу за рукав. – От него больше ничего не добьешься.

– Пап! – сказала Люба вечером за ужином, размазывая кашу по тарелке и искоса поглядывая на родителей. – А знаешь: на шестом этаже в одной семье ребёночек родился. Он по ночам, бывает, плачет.

– Правда? – рассеянно спросил папа, разворачивая газету.

– Правда-правда, – Люба заговорила увереннее. – И у них окна прямо во двор. А когда сирена воет, он тогда вообще не спит и всё время плачет. И мама его не спит, и все соседи не спят, потому что стены картонные. То есть это так говорится – картонные. Значит – тонкие. Всё слышно через них.

Папа удивлённо посмотрел на Любу, а потом виновато снова опустил глаза в газету.

– Вот видишь, – с упреком сказала мама. – Я же говорила.

– А я уже…

В этот момент раздался звонок в дверь, папа торопливо вскочил, сунув газету под мышку, и пошёл открывать.

Почти сразу Люба и мама услышали приятный, хорошо поставленный мужской голос из прихожей.

– Добрый вечер! Позвольте представиться: Анатолий. Мухин. С шестого этажа, – обладатель голоса явно стеснялся и говорил короткими, отрывистыми фразами. – Я к вам, собственно, извиниться. Вот этот весь инцидент неприятный с вашими фарами – этого больше не повторится. Я готов оплатить ремонт. Я выплачу компенсацию…

Люба выглянула в прихожую. В дверях и в самом деле стоял Толик с шестого этажа, хотя узнать его теперь было не так-то просто. Это был совсем не тот Толик, что днем: он был чисто выбрит, аккуратно причесан и абсолютно трезв. На нём была чистая рубашка и тщательно, хоть и довольно неловко, отутюженные брюки – видно было, что Толик очень старался, но сделать на брюках утюгом одинаковые ровные стрелки оказалось выше его сил.

– Нет, ну что вы, в самом деле, – отнекивался Любин папа, забыв о своих утренних угрозах. – Не надо никаких денег! – Одной рукой папа нервно мял газету, другой вытирал пот со лба. – Это вы должны извинить меня! Я был неправ и совершенно свою вину признаю. Но я уже договорился обо всем. С завтрашнего дня арендую гараж. Так что машины больше под окнами не будет.

– Но ваши фары… – Тут Толик заметил Любу, вышедшую из кухни, сильно побледнел и забегал глазами. – Ну я, то есть, пожалуй, пойду, – он слегка заикался и теребил рукой волосы. – Если вы, ваше величество, не возражаете, я… вы извините… – Всё это он бормотал, уже пятясь в направлении лифта.

Папа постоял ещё некоторое время в дверях, задумчиво глядя на лестничную площадку и комкая в руках газету.

– Странно… – немного недоуменно сказал он. – Такой на вид приличный человек. Он точно алкоголик?