Валентина Осколкова - Семнадцать мгновений июня

Саня не стал разубеждать – кивнул не то чтобы с пониманием, но с уважением к моему выбора, распрощался, ещё раз сверкнул щербатой улыбкой… и с диким рёвом, более приличествующим танку на марше, белая нива умчалась прочь. А я остался, нелепо улыбаясь вслед.

Хотелось закрыть на секунду глаза и вобрать в себя это мгновенье, бережно сложить в памяти, чтобы потом вспоминать его и снова так же нелепо улыбаться.

А лучше – собрать целую коллекцию таких мгновений, одно за другим, как мозаику этого июня. Одного бесконечного летнего дня.

…Может, подумалось мне, пока я шагал по тёмной улице, пусть родители и дальше строят личную жизнь – то ли каждый свою, то ли опять общую. А я… Своим домом я считаю старую «двушку» на первом этаже, с окнами на тихий зелёный двор, где время словно застыло – всё так же полощется на ветру бельё, скрипят единственные качели, а в квартире с порога пахнет дедушкиным коронным блюдом «Я вам тут суп сварил, ну как из чего, что в холодильнике было, с тем и сварил!», и повсюду разбросаны выкройки кукол и листочки с бесконечными школьными сочинениями.

Годы проходят, а бабуля всё так же сидит над ними по вечерам, задумчиво катая по столу красную ручку.

Это был мой дом, где я жил – по-настоящему жил, дышал и был счастлив, а не «существовал», как в Москве. Так было – с самого дошкольного детства – и пусть так и будет дальше… Я слишком люблю этот город – за нашу «двушку», за застывший во времени двор, за Шумахера с его белой нивой, ребят-роллеров в парке, за всё то, что делает Энск – Энском.

…За спиной басовито гавкнула собака, зарычала, срываясь в скулёж, кто-то на кого-то «наезжал», нецензурно через слово, а я лишь усмехнулся и зашагал быстрее. Я даже такие разборки люблю… пока они меня не касаются, разумеется.

Там, позади, что-то брякнуло, падая на асфальт, со звуком холостого выстрела захлопнулось окно, но я не придал этому значения. Наверное, зря, но откуда мне было знать, согласитесь?

Отойдя уже метров на сто от того места, я остановился, хлопнув себя по лбу. Являться домой без гостинцев после трёх месяцев отсутствия – как-то негоже… Пришлось возвращаться к автостанции, а точнее к призывно светящему витриной магазину. Разумеется, умещающийся в срок годности торт с кремовыми розочками там ночью не раздобыть, но и дураку понятно, что к чаю лучше банка моих любимых консервированных персиков и кулёк конфет, чем вовсе ничего.

Торопясь, я впотьмах налетел ногой на что-то острое, глухо звякнувшее, откатываясь прочь, – и зашипел сквозь зубы не самые приличные слова. Но разыскивать таинственную железяку не стал, легкомысленно выбрасывая этот досадный эпизод из головы.

И вновь – зря.

Мгновение первое

Та история, о которой я хотел бы рассказать – отвлёкшись на Энск и моё сюда возвращение, – началась на следующий день после приезда, в булочной. Самой обычной, притулившейся на углу номерного проезда и Советской улицы булочной, где хлеб первые полчаса пахнет так притягательно, что невозможно дойти до дома, не сгрызя горбушку по треть батона.

Лизу я там заметил с порога и сразу понял – Москва. И дело было не в одежде, скорее уж в том, как она смотрела по сторонам, как нервно сжимала кошелёк с белым брелком-котёнком, как обращалась к продавщице, отвлекая ту от ежедневных кроссвордов. Другой ритм, другие манеры, другие отношения – одним словом, столица.

Моей гордостью всегда было то, что Энску я – свой. Не приезжий, а наоборот, загостившийся где-то и наконец вернувшийся «блудный сын».

…В этот момент Лиза обернулась, почувствовав взгляд.

Она смотрелась моей ровесницей или чуть младше; короткая косичка, едва достающая кисточкой до лопаток – того цвета, который бабушка зовёт «рыжий в золото», моего цвета! – дополнялась внимательными серыми глазами, прямым строгим носом и настороженной, чуть мальчуковой улыбкой. Пожалуй, только жители крупных городов могут так улыбаться – обозначая вежливо-напряжённую улыбку самым краешком губ.

Я прошёл мимо девчонки, звонко ссыпал горсть мелочи в тарелку у кассы и педантично уточнил у продавщицы:

– Здрасьте, ТамарВасильна, хлеб-то свежий?

Вопрос был ритуальным. Продавщица подняла на меня голову и улыбнулась, узнавая.

– Утром завезли, – столь же ритуально отозвалась она. – Вернулся, значит? Что там тебе… батон и бородинский в нарезку?

– В точку, – подтвердил я сразу всё, краем глаза следя за девчонкой. Та пересчитывала сдачу, одновременно с этим пытаясь не выронить из рук кругляш «столичного», всё тот же батон и три плюшки в пакете. Потом она шмыгнула носом раз, другой, оглушительно чихнула, и из рук её просыпались сначала плюшки, потом кошелёк, а следом и батон коварно выскользнула из-под локтя.