Виль Липатов - Операция «Икс два нуля»

Вот какой он оказался, этот полковник авиации! Я, конечно, не удивился — все летчики должны быть хорошими людьми. Летчики — смелые люди, а смелые люди не бывают плохими.

И Илюшка Матафонов — смелый и хороший. Он очень хороший, этот Илюшка Матафонов, только черт дернул его объявлять войну Леньке Пискунову… Вспомнив про Илюшку, я сразу загрустил. Я больше ни разу не хлопал в ладоши, ни разу ничего не заорал.

Кино кончилось хорошо: толстую трубу протянули далеко-далеко. Зажегся свет, и я увидел полковника авиации — он, оказывается, был огромный, широкий. Как только такой входит в маленький самолет!

— До свидания, ребята! — сказал полковник и спросил: — Полезли бы вы в трубу?

— Если надо, полезли бы! — сказал я. — Будьте спокойны, товарищ полковник… До свидания!

Мы влезли в толпу и давай пробиваться вперед. От одной тетки так пахло духами, что меня чуть не стошнило. Однако мы выбрались на улицу раньше всех и сразу ослепли от яркого солнца. Мы, наверное, минут пять стояли с закрытыми глазами, пока привыкли к тому, что на улице день. Было уже три часа, и мы заторопились домой.

— Давай через скверик, Валерка! — предложил я, и мы побежали самой прямой дорогой через скверик. Пробежали мы, наверное, метров двести, как вдруг Валерка тихонько ойкнул в схватил меня за руку.

— Смотри! — испуганно шепнул он.

Я посмотрел, и у меня сразу в животе стало холодно и пусто, словно три дня не ел. Навстречу, из кустов акации, выходили Ленька Пискунов и три его дружка. Они, конечно, знали дорогу, которой мы ходим домой, и встретили нас в таком месте, где никого не было — ни прохожих, ни милиции.

— Бить будут! — еле слышно сказал Валерка-Арифметик!

Ленька с дружками тихонько, улыбаясь, подходили к нам!

Они все были в майках и бутсах, надетых на толстые гетры.

— Вот они! — сказал Ленька, подойдя к нам. — Вот они, два гада из четырех…

Двое Ленькиных дружков стали обходить нас с Валеркой сзади, и я подтянул живот, чтобы не было так страшно, выставил вперед оба кулака, а сам стал пятиться к забору, чтобы меня было трудно обойти сзади.

— Бей их! — закричал Ленька Пискунов.

Дальше я не помню, что было. Кто-то ударил меня, кого-то ударил я; кто-то пнул меня бутсой, кого-то я пнул ботинком; кто-то здорово зарычал, я тоже здорово закричал. Помню только, что в самом конце драки я все кричал: «Бей их в хвост и в гриву!», но очнулся я на земле и у меня кружилась голова, хотя никакой боли я не чувствовал.

— Бей их в хвост и в гриву! — еще раз почему-то закричал я.

Тут я захотел подняться с земли, но не смог, а когда все-таки поднялся, то услышал милицейский свисток и увидел милиционера, который бежал к нам. Валерка все еще лежал на земле, и из носа у него текла черная кровь.

— Кто? Где? Почему? — закричал милиционер, выплевывая изо рта свисток. — Кто? Куда ушли?

— Никто! — сказал я. — Не знаю их…

— Хулиганы с хулиганами! — заорал милиционер. — Обоюдная драка! Уведу в отделение…

— Не надо нас вести в отделение! — жалобно попросил с земли Валерка-Арифметик. — Несправедливо! Побили, да еще вести в отделение!

Милиционер давай ощупывать Валерку, смотреть его раны и ссадины, потом подошел ко мне, а у меня все уже было ясно: левый глаз начал так быстро пухнуть, что я им уже ничего не видел.

— Потрясно! — сказал милиционер, разглядывая мой глаз. — Кулаком… Орудия не применялись…

— Не применялись! — чуть не плача, подтвердил я.

Я проснулся от того, что мама и папа кричали:

— Так вот он почему рано лег спать!

— Так вот он почему забрался с вечера с головой под одеяло!

Мне захотелось спрятаться от них, но было уже поздно, и я попытался посмотреть на папу и маму. Я их, конечно, увидал, но очень плохо: левый глаз у меня совсем не открывался, а правый от сна, наверное, тоже был какой-то узкий. Но я все-таки увидал папу и маму и даже то, какие у них были испуганные и бледные лица. Мама держалась обеими руками за щеки, а папина голова выглядывала из-за маминой головы, так как папа здорово выше мамы.

— Боренька! — прошептала мама. — Что это у тебя с глазами, Боренька!

— Во-первых, не с глазами, а с одним глазом, — сказал я. — У меня левый глаз подбит…