Евгения Овчинникова - Магия Зеро [litres]

– Идем, – повторила я. Нам незачем было здесь оставаться.

Мы вышли в открытую дверь, спустились вниз. Медленно пошли в сторону госпиталя.

– Стойте! – крикнул голос сверху. – Подождите!

Мы обернулись и увидели мужчину-ученого, он по пояс высунулся из окна.

– Как вы ее назвали?

Два дня спустя мы забирали Настю из больницы. Ее палата была вся увешана воздушными шариками, а на кровати, подоконниках и двух креслах сидело, казалось, все детское отделение госпиталя. И даже несколько мам с младенцами.

Дети по очереди писали в Настином блокноте пожелания и приветы, рисовали смешные рожицы, сломанные косточки и черепа – кто что умел. Гипс за три дня превратился в чудо дизайнерской мысли: пестрые рисунки и разноцветные каракули удачно сочетались с синей футболкой, которую я постирала для Насти специально к выписке.

Близнецов забирал Андрей Маркович.

– Хорошо хоть не мать, – прокомментировал Ваня, когда это стало известно.

– Да ладно тебе. Они у вас нормальные, – сказала я ему.

– У тебя вроде тоже?

Я задумалась, что ответить.

Потом мы спустились вниз к такси.

– Весело было, – мечтательно подытожила наши приключения Настя.

Все рассмеялись.

Мы с Ваней переглядывались всю дорогу до аэропорта, но ни один из нас так и не протянул другому руку и не сказал ничего утешительного. После обычных процедур в аэропорту – регистрация, проверка багажа, – за ними закрылись двери зала вылета.

У нас с папой были билеты на автобус до Сиракуз, который отходил через три часа. Я попросила купить капучино. Мы сели за столик. Я положила перед собой бумагу и карандаш. Не спеша выпила кофе, посидела еще несколько минут, потом сложила все в рюкзак, и мы поехали на автовокзал.

Осенью, когда мы уже жили в Нью-Йорке, я каждый день вспоминала те минуты в аэропорту над пустым бумажным листом. На Сицилии было много похожих моментов, но запомнился именно этот.

В школу по скайпу я больше не ходила: не было смысла с такой разницей во времени, – а в местную школу устроиться пока не удавалось.

– Чтоб вас, бюрократы, – говорила мама, изучая очередной отказ. – Ну ничего, что-нибудь придумаем, – утешала она меня, хотя я не расстраивалась. Подумаешь, школа.

И она снова поворачивалась к ноутбуку и утыкалась в экран, рассматривать крутящиеся трехмерные модели.

– Очень удачно устроились, – говорила мама новым коллегам и знакомым, которых она без стеснения приглашала на кофе в нашу темную, заставленную коробками квартирку.

В июне папе предложили стать техническим директором стартапа со штаб-квартирой в Нью-Йорке. А день спустя маме пришло извещение, что ее приглашают преподавать, и тоже в Нью-Йорк. Это означало, что она сможет вернуться к исследованиям, подавать заявки на гранты и ставить опыты на песчанках.

– Нью-Йоркский университет! Лаборатория и лаборант на полдня!

Родители прыгали до потолка, тискали меня и бегали покупать шампанское. Они были похожи на двух подростков, у которых по недоразумению оказался ребенок их возраста.

Мы с бабушкой занимались сборами: выбирали, какие вещи она вышлет нам в Америку, а какие останутся в России. Бабушка, включив на смартфоне видеосвязь, ходила по нашей квартире в Петербурге и показывала, показывала, показывала. Огромный в самом начале список сокращался с каждым днем. Все, что осталось в Питере, казалось постаревшим, ненужным, несло тяжелые воспоминания. В конце концов мы решили не брать ничего, кроме папиных раритетных дисков с играми, бирки из роддома с пучком моих первых волос и нескольких альбомов с моими акварельными рисунками.

Потом началась кутерьма с визами в США. Родители опасались, что с ними будут проблемы, и так оно и получилось. Сначала сложности возникли из-за просроченных шенгенских виз. Родители строчили ходатайства и поднимали старые знакомства. В июле пришлось ехать в Неаполь, в августе – в Рим. Но визы все-таки дали – в самом начале сентября, как раз накануне вылета.

Летние события не выходили у меня из головы, прокручивались снова и снова, как карусель. Я болталась по городу: Шугар Хилл, Хайбридж, Гарлем, Вест Сайд [72]  Районы Манхэттена. .

Мы жили на Западной 151-й улице. Родители радовались, что им сдали квартиру на Манхэттене. Я не находила в ней ничего особенного, хотя у каждого была своя комната плюс огромная гостиная, которую родители оборудовали под общий рабочий кабинет. Моя комната была похожа на ту, что я оставила на Ортиджии: темный тесный чулан, окно которого выходит на стену дома напротив.