Валерий Гусев - Призраки графской усадьбы

Но вопрос этот всплыл сам собой.

Саша стащил с какой-то дальней полки огромный, старинного вида кожаный чемодан, вытертый, потерявший цвет и форму. Расстегнул его ремни, поднял крышку и торжественно произнес, держа над чемоданом подсвечник:

– Личные вещи князя Сергея. – Это прозвучало так, словно он сказал: «Личные вещи императора Наполеона».

Костик, как и положено потомку, заинтересованно склонился над чемоданом. Колька хмыкнул, а Миха заявил:

– Это все фантастика. Однозначно. – У Михи тоже была своя роль: во всем сомневаться, чтобы Саша в запальчивости выложил как можно больше фактов, даже тех, о которых предпочел бы умолчать. – Интересно получается: никакого князя не было, а вещей осталось целый чемодан.

– Как это не было? – возмутился Саша и, запустив руку в чемоданное нутро, извлек из него пачку писем, увязанную дряхлой лентой. – А это что? – Он потряс письмами, вытащил одно из них, прочел наугад: – «…Он хотя и граф, но натурой обладает низкой, лакейской. Всячески притесняет меня и мечтает избавиться от моего присутствия в его доме любым путем… Зато, друг мой, юная графиня – очаровательное существо, и, кажется мне, в ее сердце нашелся уголок для бедного ссыльного гусара Оболенского…» Каково?

– Интересно! – подхватил Костик. – А не могли бы вы подробнее рассказать об истории князя Сергея?

Саша отошел к столу, за которым Афанасий Иванович разбирал старые рукописи, раскурил от свечи длинную трубку, уселся в глубокое кресло и начал свой рассказ:

– Году, кажется, в 1828-м или несколько позже осужденный на вечное поселение в Сибири за причастность к декабрьскому восстанию декабристов и лишенный дворянского достоинства юный «штап-ротмистр гусарскаво полка княсь Сергей Оболенской» – так он подписывал свои письма – отправлялся в дорогу…

Саша рассказывал неторопливо, попыхивая трубкой, и ребятам казалось, будто в густых клубах дыма, окутавших его и затягивающих подвал романтической завесой, возникают драматические картины далекого прошлого…

…Уездный городок. Ямская станция. Глухая осенняя пора. Рваные, торопливо бегущие по серому небу облака. Мелкий грустный дождь.

В простую коляску с поднятым верхом возница укладывает немудреные пожитки князя Оболенского, пристегивает сзади чемодан, стянутый ремнями.

Оболенский садится и бережно ставит на колени небольшой дорожный сундучок потемневшего дерева.

Рядом с князем солидно усаживается толстый и усатый урядник, сопровождающий ссыльного. Он важно кряхтит, устраиваясь поудобнее, косится на сундучок и, постучав по его крышке толстым пальцем, ехидно спрашивает:

– Сокровища везете, ваше бывшее сиятельство? А не положено.

Оболенский брезгливо отводит его руку, отворачивается и сухо роняет:

– Сокровища… Это мне всего дороже.

Урядник хмурится, скрывая интерес, расправляет усы и толкает ямщика в спину ножнами сабли:

– Пошел, засоня! Погоняй!

Коляска, качнувшись, трогается. Копыта чавкают в мокрой земле. Затихает вдали звон колокольчика…

…Опять станция. Поздний вечер. Все тот же дождь с темного неба. Ветер гнет сбросившие листву деревья, морщит рябые от дождя лужи.

Оболенский что-то пишет у слабого свечного огарка, прислушивается к чему-то в сенях – до него доносятся глухие голоса, покашливание урядника…

– Ты, Сверчок, вместе с Шлеп-Губой сиди в Марьином овраге, у рощи. Услышите звон нашей тройки – готовьтесь. Князя – с коляски долой, а сундучок – моя заботушка.

– Как же! – не соглашается собеседник. – Сундучок вместях делить будем.

– Добудь сначала, – сердится урядник…

Он входит в избу, постукивает пальцем по плечу «задремавшего» у стола ссыльного:

– Давай, бывшее благородие, просыпайся. Дальше поедем.

– Да куда в ночь-то? – притворно зевает князь Сергей. – Я не спешу.

– Я спешу, – отрезает урядник и цепляет саблю. – Мотаешься с вами…

…Темно. Дождь. Чавкают копыта, вязнут колеса. Коляска приближается к чуть видимой в ночи роще. Она тревожно шумит под ветром.

Небольшой ручеек, густо заросший кустарником. Дробный деревянный мостик над оврагом.

И откуда ни возьмись – на дороге две грозные темные фигуры: одна громадная, другая щупленькая. И окрик:

– Стой!

Один ухватил мощной рукой под уздцы коренника – лошади стали, ямщик свалился с козел и исчез в кустах – только хруст пошел! Второй подбежал к коляске:

– Слазь, барин! Приехали, шлеп-губа. Дале пешим пойдешь! – И пригрозил сверкнувшим в ночи кинжалом.