Елена Усачева - Проклятие Волчьей бухты

– Я за помощью пошел, – с готовностью стал рассказывать Андрюха. – Хотел того чувака из дома позвать. А там никого, даже собаки нет. Тут наши приходят, – он кивнул в сторону Мишки. – Мы обратно пошли. Глядим, весь склон мертвяками усеян, топчутся на месте, глазами хлопают. Бр-р-р, жуть! А по берегу тетка в черном бегает и орет. И тут вас как раз в воду сталкивают. Ха! Ты бы видела, как Гусева с обрыва в море сиганула. Ровно вошла, без всплеска. Ну и Мишка следом пошел.

– Вы прыгнули к дельфинам? – удивилась Тамарка. – Это же верная смерть!

– А чего такого? – засмущался Богдасаров. – А то я в дельфинарии ни разу не был, дельфинов не видел. А со смертью мы бы разобрались.

– А ты что делал? – повернулась к Павлову Томка.

– Я командовал, – важно ответил Андрюха. – Тетка как увидела, что в море еще двое появилось, с ней совсем плохо стало. Давай визжать, чтобы немедленно их вытаскивали, а то у нее все сорвется. Эти чучела огородные стояли, стояли, да и пошли в море. Ровными шеренгами. Так туда все и зашли. Я боялся, что из-за них море из берегов выйдет. А тетка эта орет: «Уроды! Недоумки! Куда вы все потопали? Вернитесь!» Мимо нее как раз дед на красной машине проезжал. Она машину за бампер схватила, кричит: «Вернись!» Ну, он ее в море вслед за собой и затянул.

– Все утонули? – удивилась Цыганова. – Что же, они плавать не умеют?

– Это ты плавать не умеешь, – фыркнул Павлов. – Кто тебя тонуть просил?

– Я не тонула, – обиделась Томка. – Я дельфинов спасала. Надо было сигнал сбить, чтобы они больше агрессивными не были.

– Опять выдумываешь, – поморщился Богдасаров. – Если бы не эти дельфины, мы бы тебя не нашли.

– А Хохрякова-Хомякова куда делась? – Тамарка вспомнила о неудачливой колдунье.

– Ушла куда-то, – пожал плечами Андрюха. – Между прочим, это я ее из воды вытащил, а то она так бы и барахталась в море до сих пор.

– Лучше бы не вытаскивал. – Мишка подбросил хвороста. – Я думал, она нас тут всех поубивает. Сначала орала, что ее обманули, потом орала, что мы все гады, потом стала выяснять, куда все делись. А когда узнала, что они все в море ушли, чуть следом за ними не отправилась. Еле оттащили. Утром найдем ее. Куда она одна денется?

– Да, бывает… – вздохнула Тамарка и, наверное, впервые за последние два дня поняла, как все-таки прекрасна жизнь.

Долгую минуту над бухтой стояла тишина.

– А давайте все-таки попробуем сгущенку открыть, – подал голос Андрюха, который под рассказ успел съесть полбатона. – Жрать хочется. Чем бы ее стукнуть? Может, камнем.

– Нашел чем открывать, – вырвал у него банку Богдасаров. – Тут нож нужен или открывалка.

– Где я тебе открывалку возьму? – Андрюха отобрал банку обратно. – Давай лучше камнем.

– Камнем ты только погнешь…

Они еще долго препирались, перекидывая банку друг другу. В конце концов необходимый нож нашелся в кармане все той же Андрюхиной куртки. Потом они еще чуть-чуть поспорили, и над бухтой вновь повисла тишина. А когда над морем показалось солнце, все крепко спали, закопавшись в груду одежды, которой поначалу была накрыта Цыганова.

По песку пробежала большая лохматая собака. Обнюхала лежащих, чихнула, что-то оставила на камнях и побежала дальше. Неподалеку она наткнулась на спящую Харитонову, обошла ее стороной и потрусила в сторону перевала. В долине около аккуратного беленького домика в кресле сидел молодой мужчина. Несмотря на грядущую жару, на нем был теплый костюм, на руки были натянуты перчатки.

– Молодец, Чак, – похлопал он собаку по широкому черному лбу. – А теперь пора домой.

Он поднялся, пропустил собаку вперед, потом сам взошел на крыльцо и плотно закрыл за собой дверь.

Еще секунду домик выглядел красивым и нарядным, но вот краски на его стенах потускнели, крыльцо осело, одна ставня на окне отошла. И дом стал выглядеть так, как будто в нем давным-давно никто не живет.

Набежавший с моря ветерок качнул отставшую ставню, пробежался по стертым ступенькам, поиграл страницами брошенной на берегу тетрадки.

Этот шелест разбудил Цыганову. Она сбросила со своего плеча удобно устроившегося Андрюху и вылезла из-под кучи одежды.

Ветер пробежал обратно, задев странички дневника.

Тамарка с удивлением уставилась на него.

– А ты что здесь делаешь? – спросила она, на четвереньках подбираясь к тетрадке.

Странички снова шевельнулись и открылись на последней записи.

Другим почерком, не Маринкиным, аккуратными крупными буковками было написано: