Роберт Лоуренс Стайн - Как мне досталась сушеная голова

Я включил фонарь и посветил под ноги. Луч скользнул по каким-то растениям, вроде папоротника, усикам ползучих лиан. Черные стволы деревьев тянулись ко мне своими ветвями с гладкой корой.

Никакой тропинки.

Я тупо посмотрел на световой круг и подумал: вот я один-одинешенек в этих ужасных джунглях.

Что мне теперь делать?

— Ау!

Я прихлопнул москита на шее, но слишком поздно. Я почувствовал, как его жало вошло в меня. Потирая шею, я сделал несколько шагов по травянистым зарослям, светя себе под ноги.

— Аа-уу! Аа-уу!

Этот пронзительный крик, причем, как казалось, совсем в двух шагах, заставил меня остановиться. С дрожью я вспоминал слова: «Ночью джунгли принадлежат их обитателям».

— Аа-уу! Аа-уу!

Это еще что такое? Явно не гигантский кролик. Такой дикий вопль принадлежал кому-то покрупнее. Я повел фонарем по кругу, разглядывая траву, лианы. В бледном свете фонаря гладкие стволы деревьев казались пурпурными.

Никакого зверя не было.

Меня трясло. Несмотря на то что и ночью жарища стояла несусветная, меня знобило.

От порыва ветра листья на деревьях захлопали, ветки согнулись и зашептали.

Да, джунгли живые, понял я.

Вокруг неумолчно трещали всякие насекомые. Толстые большие листья шелестели и поскрипывали. Было слышно, как бежит по земле какой-то четвероногий житель джунглей.

— Аа-уу! Аа-уу!

Что это такое?

Не отдавая себе отчета, я прижался к невысокому дереву. Я стоял не дыша, прислушиваясь.

Зверь приблизился? С низких ветвей свисали гроздья листвы, образуя что-то вроде естественной пещеры. Здесь я в безопасности, убеждал я себя, и могу присмотреться. И вдруг под этим шатром из веток и листвы я и в самом деле почувствовал себя безопаснее. Выключив фонарь, я присел на землю, прижавшись спиной к стволу, и смотрел, как сквозь густую листву проникала узкая полоска лунного света, отчего листья казались серебряными. Дышать я старался спокойно и размеренно.

Немного успокоившись, я сразу почувствовал, как устал. Дремота навалилась на меня, словно теплое толстое одеяло. Я громко зевнул. Веки налились свинцом. Я из последних сил боролся со сном, но это было выше моих сил. Прижавшись затылком к стволу, я погрузился в крепкий сон под аккомпанемент ночной песни джунглей. Мне снились сушеные головы. Дюжины сушеных голов с фиолетовой или зеленоватой мягкой кожей, с черными светящимися угольками глаз и черными иссохшими губами, искривленными в злобном крике.

В моем сне головы парили в воздухе и плясали, перелетали с места на место, словно теннисные мячи. Они налетали на меня, стукались мне о грудь, отскакивали от моей головы. Но я не чувствовал ударов. Они летали и подпрыгивали. А затем иссохшие губы приоткрылись, и они начинали петь хором.

— Живей, Марк, живей!

Вот какая это была песенка. Пели они хриплыми скрипучими голосами. Так шелестит осенью листва деревьев, когда ветер пробежит в кронах.

— Живей, Марк, живее! — Вот такая ужасная песенка, от которой кровь стынет в жилах. — Живее, Марк, живее!

От движущихся губ выражения у них непрестанно менялись — одно почище другого. Угольки глаз горели. А головы — дюжины голов — съежившихся, иссохших — летали и подскакивали в такт пению.

Я проснулся, и в ушах у меня все стоял их шепот. Я невольно замигал: сквозь листву сочилось неяркое утро. Спина чертовски болела. Вся одежда — хоть выжимай.

Я не сразу сообразил, где я и что здесь делаю. Ужасный сон так и стоял перед глазами. Рука моя невольно скользнула в карман рубашки и нащупала сушеную голову.

Все лицо зудело. Я поднял руку чтобы почесать щеку и что-то смахнул с нее. Лист?

Какой там. Я скосил глаза на ладонь. Огромный красный муравей. Размером с саранчу.

— Ай! — вскрикнул я, отбросив его.

Все тело кололо. Спина чесалась. Что-то еще бегало туда-сюда по ногам.

Я резко открыл глаза. Подъем. Пора вставать.

Господи, как же зудит все тело. Будто меня всего колют и кусают.

Я посмотрел вниз. На джинсы, рубашку. И ахнул.

Я вскочил, замахал руками и затопал ногами. Я весь был сплошь покрыт гигантскими красными муравьями. Их были сотни, тысячи. Они деловито сновали по моим рукам, ногам, груди. Их острые лапки царапали мне горло и затылок. Одного я смахнул со лба. Еще одного со щеки. Я потрогал голову — она вся кишела проклятыми муравьями.

— Ай! — Я застонал от ужаса и взъерошил волосы. Эти гады так и посыпались на землю. Я чувствовал, как они ползают по рукам, под мышками. Такие раскаленные и царапучие. Такие громадные.