Мариэтта Чудакова - Завещание поручика Зайончковского

Она вспоминала странный взгляд, который был у всех этих детей. Непонятно было, куда они смотрят. Их глаза будто плавали, а не глядели на тебя в упор.

Женя не знала, что эти дети смотрят туда, где их дом.

У них никогда его не было. Матери родили их и оставили в роддоме, а сами ушли. С самых первых дней жизни их никто никогда не прижимал к груди, приговаривая: «Ты моя ласточка! Ты моя красавица! Ты мой самый пушистый котеночек!»

Но каждый из этих детей, даже совсем маленьких, смутно чувствовал и верил, что где-то в мире должен быть его дом – с его кроваткой, столиком и стульчиком, его куклой или машинкой, которой можно играть сколько хочешь, и никто у тебя ее не отнимет и не стукнет еще этой машинкой по голове….

…А еще, когда заговорили с отцом про циников, – по ассоциации с близким, по мнению Жени, словом цинковый, вспомнила она, как в одном селе под Новосибирском, где Саня с Лешей останавливались часа на два, чтобы поколдовать с «Волгой», успела разговориться и почти подружиться с молодой матерью четверых детей. Той было всего двадцать шесть. Она говорила с Женей доверительно:

– Я никогда не хочу заранее знать, девочка или мальчик! Даже УЗИ делают, я врачей прошу – не говорите! Зачем?! Знаешь, это так интересно…

Увлекшись, Марина заговорила с Женей совсем как со взрослой женщиной, явно позабыв, что она еще девочка:

– Акушерка кричит: «Давай-давай, старайся, – уже головка показалась!» А еще неизвестно – кто там на свет просится, представляешь? И только когда уже всё, выскочит, – слышишь ее голос: «Мальчик!» Или – «Девочка!» И потом тебе в тазу таком цинковом его показывают: «Смотрите, мамаша!»

– Почему цинковом? – удивилась Женя. Она таких тазов в Москве вообще не видела – только на даче.

– Да вот в нашем роддоме почему-то все цинковые. Бабка моя говорит – раньше такие шайки в банях выдавали для мытья. Да не все равно, в каком! Он же там на пеленке чистенькой лежит, кулачки сжимает… Радуется, наверно, что белый свет видит. И вот – представляешь? – я смотрю первый раз на его личико… Не было, понимаешь, не было его на свете! Еще пять минут назад не было! И вот – появился! Мой! Собственный! Без меня – сразу пропадет!

А когда Женя рассказала ей в ярких красках про Дома младенца – она твердо решила усыновить одного. А может, и двух. И ее муж – веселый парень – сразу сказал:

– А чего там! Возьмем двух! Четыре или шесть – лично я особой разницы не вижу! Прокормим!

Женя в последний год стала собирать вырезки – необычные истории про матерей и детей. Бабушка с удовольствием отдала ей свои – очень давние. Был, например, такой случай в Америке. У одной матери сын находился в коме полгода. Врачи точно сказали ей, что мозг его уже не работает. Искусственно поддерживать жизнь дальше аппаратами – бессмысленно. Ее сын, можно сказать, уже мертв. Мать, все понимая, согласилась. Отключили всю аппаратуру. Мать упала на грудь сына, рыдая, – прощалась с ним. Он открыл глаза – впервые за полгода – и сказал: «Мама»… После этого пошел на поправку. Любовь матери оказалась сильнее всех объективных медицинских данных. Вот после этого и решайте научно – умер мозг или не умер!..

Еще были два листочка из «Огонька» – советского времени, уже про нас, а не про американцев. Там были фотографии – лежит на больничной кушетке молодая женщина, а метрах в полутора от нее – высокий операционный стол. На нем – девочка лет двенадцати. Девочке должны были делать операцию, во время которой ей необходимо переливать кровь – брать у матери. А у той – склонность к повышенному давлению. А от волнения давление просто неизбежно подскакивает. И вот мать предупредили – ни в коем случае нельзя, чтобы во время операции у нее повысилось давление: это будет для дочери губительно. Представляете? И вот мать неизвестно какими силами на протяжении двухчасовой операции делает так, что давление у нее не поднимается… Ради жизни дочери совершает то, что по всем биологическим законам вроде бы и невозможно. Женина бабушка, когда передавала Жене вырезки и рассказывала эту историю, не выдержала и прослезилась. Хотя совсем-совсем не была к такому склонна.

Примерно за полчаса до отъезда Женя пошла прощаться со Степой.

Ей предстояло довольно трудное прощание.

Дело в том, что в эти дни незаметно для самой Жени что-то произошло в ее душе. Она почувствовала, что ей очень трудно будет расстаться с этим серьезным, полностью погруженным в свое дело мальчиком.