Эмили Родда - Дело о драгоценных рыбках

— Хорошо-то как!

— А дальше что? — не отставала Лиз. — Ну, с Энди и Блисс Белл?

— Как-то ночью Блисс застала его болтающимся вокруг ее дома. — Отец пожал плечами. — Она божилась, что он пытался взломать замок. Может, так оно и было. Она заставила полицейских составить протокол, и ему в конце концов пришлось убраться из города. С тех пор и по сей день Элси не разговаривает с Блисс.

— Милый старомодный городок, — рассмеялась Лиз. Ее глаза блестели.

Милый старомодный городок. Как бы не так, подумал я. Наше первое впечатление о Баньян-Бее как о мирном, спокойном месте развеялось как дым. Сержант Блуэтт, Элси Скиннер, Блисс Белл. В их грубости и неприветливости было что-то подозрительное. По сравнению с этим городком Рейвен-Хилл был просто верхом дружелюбия и жизнерадостности.

После ужина мы убрали со стола, я взял свой альбом и принялся рисовать портреты. В общем-то в реалистической манере, только слегка шаржируя. Поскольку мы жили в мире смешных несообразностей, я поместил людей, которых рисовал, в совершенно несвойственной им ситуации.

Первый набросок я не стал раскрашивать. Это был портрет папы, как будто бы он работает архитектором и сидит в своем офисе. Я надел на него приличную рубашку-поло, нарисовал ему короткую стрижку и карандаш за ухом.

На следующем рисунке был мой Морской Старик, только без своей лохматой бороды. Вместо этого он был облачен в костюм, галстук и жилетку. И с бутылкой минеральной воды.

Я и Ришель нарисовал, с ее кудряшками, в длинной фланелевой ночной рубашке и в пушистых шлепанцах, как у миссис Скиннер. А потом я изобразил саму миссис Скиннер в элегантном вечернем платье, с сережками в ушах и с массивным бриллиантовым ожерельем на шее.

А как же изобразить Лиз? Поначалу я призадумался.

Я долго изучал ее, пока она трудилась над своей поделкой. Ракушки, деревяшки и все остальное было рассортировано на маленькие аккуратненькие кучки и разложено на полу. Отец дал ей несколько дощечек, чтобы она могла разместить на них свою композицию.

Лиз была трудолюбивая, веселая и очень добрая. Кроме того, она была чуточку стеснительная, хотя и страшная болтушка. А я сделал из нее настоящий ураган. У меня она' танцевала на крышке рояля в бикини, на высоких каблуках и в пушистой меховой накидке.

Ника, мистера Рассудительность, я изобразил настоящим клоуном, в шортах с подтяжками и в крошечной купальной шапочке. А еще я надел на него поварской фартук, на подоле которого красовалась надпись «Поцелуй повара», а в руки я ему дал огромную вилку с наколотой на нее сосиской. Довольно симпатично получилось.

Санни я поместил на диван, заставив смотреть телевизор и есть шоколад. Готов поспорить на что угодно, что она в жизни ничего такого не делала. Сама мысль об этом привела бы ее в ужас.

Я от души веселился, рисуя Элмо в смокинге, с тщательно прилизанными курчавыми волосами и с микрофоном в руке. Тут ко мне подошел отец и заглянул через плечо.

— А, карикатуры наоборот, — сразу догадался он. — Ты молодец, Том, правда, молодец.

И он действительно так считал. Я был очень польщен. Он никогда не хвалил мою работу, если она того не заслуживала. Я протянул ему альбом, и он пролистал его.

— Ты рисуешь только людей или животных, — прокомментировал он, возвращая альбом назад. — А как насчет пейзажей?

— Я рисую их время от времени, но сейчас меня больше интересуют люди.

Отец кивнул.

— Люди — это, конечно, занятно, — сказал он. — Но с ними сложно. Если ты рисуешь их правдиво, без прикрас, они обижаются. С пейзажами меньше мороки. Тогда к тебе ни у кого нет претензий.

Лиз заглянула мне через плечо и увидела как раз ту карикатуру, которую я нарисовал на нее.

— Эй, а это еще что такое! — возмутилась она. — Ну-ка, отдай немедленно, ты, свинья!

Я крепко прижал альбом к груди, чтобы она не вырвала его у меня из рук. Отец рассмеялся:

— Теперь ты понял, что я имел в виду?

В ту ночь я лежал в своем спальном мешке, прислушиваясь к шуму ветра и плеску волн, в то время как остальные мирно посапывали рядом.

А я не мог заснуть. Мне почему-то казалось, что я вообще никогда больше не сомкну глаз.

Вечер прошел просто чудесно. Все, кажется, успокоились и перестали считать отца таким пугалом, каким он поначалу им представлялся. Да и он расслабился. Он оставил свои попытки стать членом нашей команды и стал самим собой. А это было просто отлично.

Но теперь смех и болтовня стихли. Свет погасили. Все погрузились в сон. Я остался наедине со своими мыслями и все думал и думал о море, которое шумело за стеной. Мне представлялось, что наш дом вместе с нами, пленниками, вдруг медленно соскальзывает в воду и волны уносят его прочь.