Владимир Кузьмин - Конверт из Шанхая

Леночка Никольская, с блестящими глазами играющая сейчас на фортепиано и поющая куплет, тоже имела тайну. Она скрывала свое имя! По паспорту она была вовсе не Елена Никольская, а Евдокия Дунина, то есть Дуня Дунина! И жутко стеснялась этого столь не подходящего для афиш имени.

У нашего комика Ивана Ивановича Тихомирова тоже была тайная страсть. На Рождество он всем дарил чудные свечки в виде различных фигурок, но ни разу не сознался, что это дело его рук. И так можно было сказать про каждого. Даже про нас с дедушкой. Потому что и у нас была тайна, которая давно перестала быть таковой, но все делали вид, будто ее и нет, будто никто не знает ни о существовании тайны, ни о том, что за ней скрыто. Правда, в отношении дедушки она отчасти стала публичной. Он прибыл с труппой в качестве простого суфлера, а закончил сезон как замечательный актер. И это уже скрыть было невозможно. Ну то, что он великолепный актер. А вот то, что мы уже к середине сезона вновь стали богаты, про это никто и не вспоминал. И про то, что я графиня, не вспоминали. И нам это очень нравилось.

Так что все эти наши театральные тайны были милы и по-своему простодушны. Да и в разгадках они не нуждались. Потому-то мне и стало так легко, когда я вновь оказалась среди своих и когда мысли мои переключились на них и на наши незатейливые дела с костюмами, текстом ролей и всем прочим, что называлось театр.

– Дарья Владимировна, – еще раз обратился ко мне антрепренер. – А все ж таки, что за номер вы разучивали с Марией Петровной?

Иван Порфирьевич, дедушка и я рассмеялись.

– Не берите себе в голову, – сказал дедушка. – Это и не номер был, а так, детские шалости.

– А я-то думал… – разочарованно протянул Александр Александрович. – Ведь так старательно репетировали. Одно удовольствие было посмотреть.

– А это вы меня приучили все, даже шалости, репетировать тщательнейшим образом! – сказала я.

– Большое вам русское мерси! – пошутил господин Корсаков. – Ну-с, тогда сознайтесь, что это была за шалость. Раз это не номер, так, значит, мне иначе как от вас самой и не узнать, что же это такое, для чего понадобилась столь необычная подача текста.

Я вдруг жутко смутилась и покраснела. Выручил меня господин Еренев.

– Ох уж эти барышни! – воскликнул он. – Проказничать они смелы (похоже, что в эти слова он вложил куда больше смысла, чем могли услышать посторонние), а как рассказать про то – краснеют. Дарья Владимировна, может, я, с вашего позволения, раскрою секрет? Ведь все равно он так или иначе всплывет. А Екатерина Дмитриевна и Александр Александрович как раз умеют не говорить лишнего.

– Да уж рассказывайте, – разрешила я.

– Вы, верно, обратили внимание, как госпожа Софья Яковлевна, та дама, что увешана бриллиантами, словно рождественская елка мишурой, в первые дни нашего путешествия беспардонно командовала флотским офицером?

– Да как же было не заметить? – подтвердила Екатерина Дмитриевна. – Это так бросалось в глаза, что становилось просто неприличным. Но это дело уже прошлое, и эта дама сейчас ведет себя в отношении того офицера вполне благородно.

– Так вот это и есть результат той самой затеи, о которой идет речь.

Тут господин Еренев с настоящими и придуманными подробностями описал все наши приготовления, произведенный нами на несчастную Софью Яковлевну и на еще более несчастного проводника эффект. Рассказывал он столь живо, что господин Корсаков стал на него поглядывать недоуменно. В смысле: где же этакий талант скрывался ранее!

– Замечательная история! – похвалил рассказ господина Еренева Александр Александрович. – По мне, так она способна поспорить с рассказами Чехова или других литераторов. Я бы даже предложил вам с ней выступить на сегодняшнем концерте, но полагаю, что главные действующие лица станут возражать?

– Станут, – согласилась я. – Софья Яковлевна нам ни за что не простит, если случайно узнает, а уж публично этакое услышав… Право, она такова, что стоит и поостеречься.

С этим также никто не стал спорить.

Пообедала я с завидным аппетитом, чего не случалось уже пару дней кряду. Настроение окончательно стало приятным, и даже спать почти расхотелось. Впрочем, выспаться мне сегодня вряд ли дали бы. Суета в нашем вагоне вновь воцарилась невообразимая.

В одном купе распевали куплеты, в другом романсы, в третьем бренчала гитара, в четвертом громко репетировали диалог. Все перемещались с места на место, так что пройти по вагону из конца в конец становилось делом непростым и долгим.