Владимир Кузьмин - Конверт из Шанхая

– Кого он ел? – едва слышно спросила Елена.

– Никого. Это ему слова русские без разгона тяжело даются, – ответил вместо меня Сергей Штольц-Туманов. – Говорит, что он корейский предприниматель.

– Я корейца, но звать не Пак и не Ким. Даже не Ли [15]. Еще проще – Ю.

Из сказанного никто ничего толком не понял, но корейского предпринимателя это не смутило, а насмешило.

– Не очень правильно сказал? Но старался! Хотел сказать, меня зовут мистер Ю. Очень кротко. Коротко!

– Очень приятно! – облегченно выдохнул Штольц, взявший на себя обязанность быть старшим в нашем обществе. – Великодушно простите за непонятливость.

– Да он у нас вообще необидчивый, – ответила за корейца Ирина Родионовна. – Маша, отойди от окна, мы же едем, и из него дует.

Медленно-медленно уплывал назад перрон, исхоженный мной за последние часы вдоль и поперек. С места нас стронули так аккуратно, так осторожно, что никто ничего и не почувствовал. Через несколько долгих мгновений под ногами раздалось «тук», это колеса стукнули о рельсовый стык.

– Вам, видно, хочется осмотреть весь поезд? Так вы на нас не оглядывайтесь, ступайте себе дальше, позже переговорим, – сказала Ирина Родионовна, сделала по крохотному глотку из рюмочки и из чашечки и принялась за свой пасьянс.

– Маменька, я провожу? – вызвалась Маша.

– А то они заблудятся без тебя, – строго ответила ей мать, но жестом показала, что можно.

Маша едва не подпрыгнула, получив это разрешение.

– Пойдемте, господа! – сказала она тоном хозяйки, и мы последовали за ней.

– Маша, а с чего кореец вдруг мистером себя величает? – спросила новую знакомую Даша Штольц.

– Его нам англичанин представлял, вот и назвал не господином, а мистером. Так ему это очень понравилось, и он сам теперь так представляется.

Следующий вагон был точной копией того, в котором ехали мы.

– Здесь у нас второй класс, – пояснила Маша. – А следом будет ресторан.

В коридоре второго класса стояли два офицера, курили у открытого окна. Оба были молоды, оба в звании поручика, на этом сходство заканчивалось и начинались отличия. Один был чуть выше и плотнее, волосы русые, приятное лицо немного портила тяжелая челюсть. Другой не выглядел тщедушным, хотя и уступал первому в комплекции, был круглолиц, темноволос и носил тоненькие усики. Он-то и углядел нас первым.

– Господа офицеры! Равнение на дам! – скомандовал он, впрочем, не слишком громко, так, чтобы нам было слышно, но других пассажиров, сидящих по своим купе, не напугало. – Поручик, ешьте начальство глазами.

– Я и так стараюсь, господин поручик! – отвечал высокий, старательно выпячивая глаза и делая грудь колесом.

– Вольно, господа офицеры! – небрежно отдала команду актриса Никольская и одарила обоих таким высокомерным взглядом, что на их лицах мигом нарисовалось разочарование. Зато Маша посмотрела на нее с восхищением.

Мы стали проходить мимо двух поручиков.

– Здравствуйте, Мария Петровна! – вполголоса и несколько более томно, чем стоило, поздоровался тот, у которого были усики.

– Доброе утро, – рассеянно произнесла в ответ Маша.

Как-то так вышло, что мы с ней оказались замыкающими, и наша новая знакомая, едва мы отошли от офицеров на пару-тройку шагов, шепнула мне:

– Ну и кто из них вам больше не понравился?

– Оба! – честно ответила я.

– Ой! А почему?

– Полагаю, что каждый имел возможность получить назначение на службу не в Сибирь, а в куда более интересное место. Но они отказались и теперь страшно гордятся тем, что благополучно перенесли все тяготы первого года службы и суровую сибирскую зиму. Мало того что тут и гордиться особо нечем, так они еще стали полагать, будто все девушки при одном их виде станут падать в обморок!

– Ой! Откуда вы все это знаете? Я вот только к концу второго дня пути обо всем этом узнала, хотя не понравились они мне с первого взгляда. Приставучие, сил нет!

– Это, Маша, все просто. Но я вам чуть позже расскажу.

Мы добрались до ресторана, там тоже было на что посмотреть. И на ковры, и на панели красного дерева, и на застеленные льняными скатертями столы, и на шелковые занавески с двуглавыми орлами, вытканными на них. Из дальнего конца к тому же доносились звуки фортепиано. Там стояло пианино, сверкающее черными лакированными боками. За ним сидела весьма и весьма любопытная особа, дородная, пышнотелая, с колечками и локонами волос, уложенными в сложную прическу, в платье из шелка. Серьги в ушах и перстни, обильно нанизанные на пальцы обеих рук, сверкали крупными камнями. Я, еще не видя лица, была уже уверена, что и спереди драгоценностей у нее предостаточно. Это надо же нацепить на себя такую мешанину: бриллианты в ушах, изумруды, рубины и сапфиры на пальцах! Сияет так, что и ослепнуть не удивительно будет.