Владимир Кузьмин - Игра на изумруд

– Ну и что тебе Ресторатор ответил?

– Кто?

– Да Елсуков твой. Он все мечтал денег скопить да серьезную ресторацию открыть. Как напьется, так спасу нет от его прожектов. Вот его и прозвали Ресторатором.

– А-а-а! Долго рассказывать, потому как много чего он наговорить мне успел. А если совсем коротко сказать, то упросил я его, нашел он мне покупателя. Сводить меня с ним не стал, но продать, о чем я просил, – продал.

– И какую цену дал? – проявил искрений интерес Никитка Рыжий.

– Двадцать рублей! И я так полагаю, что себе он и того больше хапнул. Да мне и двадцати рублей не дал бы, ежели бы я не намекнул, что имею про запас более ценные экземпляры.

– Ну, то, что себе он большую часть хапнул, – это дело известное. Честности в нем никогда не было замечено, – вздохнул Никитка Рыжий с таким видом, будто сам был безукоризненно чист. – А ты, стало быть, после его смерти решил ко мне обратиться?

– Так к кому еще, если никого другого я знать не знаю, кто бы помочь мог. Вот только про вас и слышал.

– И то верно, откуда тебе, ветошному [24], в курсе таких дел пребывать?

– Так я в блатные и не лезу. Ветошный, так ветошный. Вы мне, дяденька, про дело мое ответьте.

– Обождать чуток придется ответа-то. Хочешь – завтра заглядывай, хочешь – садись за стол, чайку попей. Мне самому по такому нежданному делу совет нужен, а толковый человек скоро подойти должен. Так как?

– Я, пожалуй что, обожду.

– Чай подавать или чего погорячее?

– Чай, дяденька. От чего погорячее у моего батюшки удар случился, так я в ту сторону и смотреть не желаю.

– Твое дело, – равнодушно бросил ему хозяин и кивнул в сторону свободного столика. – Садись туда, чай я тебе принесу. А как придет мой человек, так все и обсудим. И мой процент тоже.

– Это мы с пониманием. Как же вам без своей выгоды?

С этими словами паренек отошел от стойки и сел за указанный столик. Хозяин принес ему чай в почти чистом стакане, а сам продолжал за ним присматривать. Сидел гость спокойно, по сторонам головой не вертел, прихлебывал горячий чай и закусывал его ситной булкой и куском колбасы, на нее положенным.

Тем временем посетителей прибавилось. Один из них прямиком прошел к столу, за которым сидел гость, нервно курящий уже невесть какую по счету папиросу. Разговор у них завязался тихий, лишь однажды пришедший повысил голос:

– Экий ты непонятливый! Я сказал, что фраера [25]подмочить надо, то есть напоить как следует, чтобы лыка не вязал. Можешь ли так соответствовать?

Собеседник его закивал головой, и разговор вновь стал неслышим. Да и хозяину пришлось нести заказ на «ту половину», где к Семену присоединился еще один посетитель. Вернувшись, он глянул на ходики, висевшие сбоку от стойки, пожал плечами в некотором недоумении, но тут же радостно развернулся на снова заскрипевшую дверь. Но радость его оказалась вовсе не уместной, потому что вместо долгожданного гостя на пороге появился полицейский пристав в сопровождении квартального надзирателя и трех низших чинов.

– Ну здравствуй, Никита Иванович, – вежливо поздоровался пристав. – Давненько мы к тебе не наведывались. Да ты, кажись, и не рад нам?

– Да я рад и это… со всем почтением.

– Ну и славно. Для начала проводи нас на «ту сторону».

Никитка Рыжий с понурым видом провел полицию в комнатку за стойкой.

– Виноват, господа, – сказал он с порога. – Но тут по вашу душу новые гости прибыли.

– О, господин Егорин, Кондратий Петрович собственною персоной. И Сенька Козырь за компанию, – обрадовался пристав. – Позвольте вас на радостях к себе в гости зазвать.

Сидевшие на «той половине» отнеслись к происшествию с полным безразличием. Чего нельзя сказать о гостях, находившихся в зале. Более всего неприятностей доставил тот самый курильщик. Он стал кричать о беззаконии, отталкивать полицейского, который попытался вытащить его из-за стола силой. Утихомирил буяна его же собеседник:

– Заткнись! – рявкнул он. – Твое дело – выполнять распоряжения властей да помалкивать.

Последние слова, в особенности «помалкивать», были произнесены весьма многозначительно, но обратил на это внимание лишь сидевший поблизости паренек в овчинном тулупчике.

Из числа посетителей харчевни в полицейский фургон были препровождены практически все. Лишь трое изрядно пьяных попрошаек, обитавших за угловым столиком в самом дальнем углу заведения, такой чести удостоены не были. Полицейский, подошедший к ним, оглянулся на начальство, пристав лишь брезгливо передернул плечами: мол, оставь их в покое, толку от них не будет, одна морока.