Богумил Ногейл - Сказочное наказание

— Um gotteswillen [2] Господи помилуй! (нем.) ! — взвыл великан и припустил вслед за кастеляном.

Давясь от смеха, Станда показывал пальцем на лужайку перед замком. Наше дело довершила упавшая лестница. Она расколола ветхий крольчатник, словно карточный домик, и теперь двор выглядел так, будто там происходил кроличий съезд. Но через несколько секунд ушастые разбежались. Кругом, всего в двух прыжках, протянулись овощные грядки пани кастелянши. Мы пожелали кроликам приятного аппетита и отправились на боковую.

Но не тут-то было, с первого этажа навстречу нам поднималась вся компания. Мне пришлось исповедаться перед Аленой, Мишкой и Тондой, пока Станда героически отражал нападки Иваны. Она сердилась, что не смогла «при сем присутствовать». Кончилось дело тем, что Станда совершил обход спален с кувшином воды в руке, грозясь облить каждого, кто еще пикнет.

Уснули мы и без холодного душа.

Когда мы утром собирали для Иваны в лесу ветки и шишки, чтобы она смогла растопить плиту и продемонстрировать свое кулинарное искусство, я уже в двадцатый раз рассказывал о ночном происшествии. Мишка, разумеется, дразнил Тонду тем, что тот пропустил такую великолепную штуку ради какого-то колбасного сна. Алена, как всегда подражая Иване, замучила меня упреками, почему, дескать, я ее вовремя не разбудил. Тонда строил из себя оскорбленного. Он обогнал нас, но неожиданно остановился, указывая на что-то впереди:

— Смотрите, тут чей-то лагерь!

Ниже по склону находилась маленькая площадка, с одной стороны защищенная скалой. На другой стороне площадки стояла деревянная сторожка, а немного подальше пряталась кормушка, в которой лежало немного сена. Посреди полянки располагалось круглое кострище, огороженное несколькими валунами.

Мы сбежали вниз. Мишка помчался прямо к сторожке и толкнул дверь. Она была закрыта только на деревянный колышек, засунутый в петли для замка. Мы ринулись вслед за Мишкой, но смотреть в сарае было нечего: в одном углу лежал ворох сена, в другом мы разглядели кучку совершенно высохших, съежившихся каштанов. Алена распахнула дверь, и в сторожке стало совсем светло. Но больше мы ничего не увидели. Я подтолкнул Тонду к выходу, но Мишка схватил меня за руки и завел их за спину.

— Ш-ш-ш. Тихо!

Откуда-то опять послышались непонятные звуки. Затаив дыхание, мы попробовали установить, откуда они исходят. Вдруг Аленка, оттеснив меня, показала на кучу сена:

— Там!

Мишка стоял ближе всех и поэтому раньше других запустил руку в сухую траву. Он вытащил что-то длинное и блестящее. Приглядевшись получше, мы увидели, что этот предмет имеет знакомые очертания. Я не сразу догадался, что это такое.

— Да ведь это наша пилка! — воскликнула Алена.

Мишка протянул пилку нам, Тонда схватил ее. Она была из хозяйства его родственника, но уже несколько недель обитала в нашей лесной резиденции на Градце. Я посмотрел на деревянную рукоятку, помеченную выжженной буквой «Г».

— Точно, — подтвердил я, — у нас стащили.

Тонда потянул пилу к себе.

— Как… как она здесь оказалась?

— Видимо, так же, как и вот эти часы, — сказал Мишка, поднимая над головой будильник, который до недавнего времени обретался в нашем лесном укрытии.

Алена раздобыла этот будильник у своего дедушки — поиграть, для дела он уже был непригоден и для украшения тоже не годился. У него было два звонка, пожелтевший облупленный циферблат и переломившаяся пополам большая стрелка. Часы шли, если их заводили до упора и клали циферблатом вниз. Шли они иногда час, иногда два, а однажды протикали целых три. Потом будильник остановился, и, как я его ни заводил, он уже не тикал. Теперь он показывал время однозначно.

— Выходит, они нас ограбили! — воскликнул Тонда, до которого все доходило позже остальных.

— Воришки были здесь совсем недавно, — сказала Алена, подкручивая пружину, — часа два назад самое большее.

— Это-то ясно, — отозвался Мишка, который, в последний раз вороша сено, выудил из него кухонный нож, початую коробку печенья, две бутылки пива и полную банку апельсинового сока.

— Здесь они ночуют, отсюда и на разбой отправляются. И здесь же нынче ночью мы их застукаем и намылим шею, — тихонько проговорил я, твердо вознамерившись отомстить.