Кристиан Биник: Суперсыщик Освальд и банда пакетоголовых

— Ты что, простудилась? — спрашивает Тим свою хозяйку.

— Нет, это скорее похоже на аллергию, — говорит его хозяин. — У тебя на лице красные пятна, — обращается он к жене. — Я бы на твоем месте завтра же пошел к доктору Ёренсену. Может, у тебя аллергия на пыльцу каких-нибудь растений.

— Ни с того, ни с сего? У меня никогда не было никакой аллергии! Апчхи! Апчхи!

О боже! У меня тоже аллергия — на это чихание и на эту болтовню. Потому что за всем за этим они совершенно забыли про мой желудок. Где два куска вареной колбасы, которую Тим за ужином обычно потихоньку сует мне под стол?

— Такая аллергия может появиться совершенно неожиданно, даже если у тебя сорок лет не было проблем ни с какой пыльцой, — объясняет отец Тима. — Это зависит от того, как организм в течение времени…

— Ррррр!.. — прерываю я тихим рычанием эту нескончаемую лекцию.

Тим и его родители удивленно смотрят на меня.

— Что это с Освальдом? — спрашивает отец. — Он, наверное, — чего-то хочет?

— Представления не имею, — отвечает Тим, но это явное вранье. Мое рычание, конечно, напомнило ему про колбасу.

Я подхожу к нему, раскрываю рот и жду. И жду. И жду.

— Апчхи! — раздается вдруг опять. — Апчхи! Апчхи!

И эта болтовня про аллергию начинается сначала. Я закрываю рот, склоняю голову набок, смотрю на своего хозяина грустными глазами и тихонько скулю. Но Тиму жаль для меня даже взгляда, не говоря уже о вареной колбасе. Прямо хоть реви (что я и сделал бы, если бы мог реветь)!

Вскоре в гостиной и вправду потекли слезы — но не у меня, а у матери Тима. Я тут же вскакиваю к ней на колени и облизываю ей щеки.

— Ффффу! — кричит она.

— Он же хотел тебя утешить, — говорит Тим.

Чушь! Просто в слезах содержится соль, а соль — важное питательное вещество. То есть мое лизание щек — всего лишь забота о собственном здоровье.

Мать корчит недовольную гримасу.

— Мне не нужны никакие утешения! — говорит она раздраженно. — Я же не плачу. Эти слезы у меня от чихания. Пошел вон, Освальд!

Я уже собрался было спрыгнуть на ковер, как вдруг вижу: мне улыбается со стола вареная колбаса! Во рту у меня сразу образуются сто литров слюны. Что же делать? Схватить колбасу и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей? Или схватить вареную колбасу и лежащие рядом ветчину и салями и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей?

Мой желудок принимает решение за меня: он желает и вареную колбасу, и ветчину и салями.

— Ну давай-давай, слезай, — торопит меня в рифму мать Тима.

Я охотно выполняю приказание — предварительно набив рот всеми этим яствами и опрокинув на скатерть полбутылки красного вина. Чавкая, я вылетаю из гостиной, а вслед мне несутся ругань и злобное чихание.

Совсем они себя не жалеют! Ведь это ужасно вредно для здоровья, особенно для пищеварения — так волноваться и раздражаться во время еды.

Прошло уже два часа, а отец Тима все еще никак не успокоится.

— Только попробуй мне еще раз выкинуть такой номер! — лает он, пристегивая мне поводок. — Это же надо — испоганить красным вином совершенно новый ковролин!.. Ну что это за свинство?

Очень даже вкусное свинство. А вкуснее всего была ветчина.

— И чтобы вел себя прилично на прогулке, понял? Иначе ты узнаешь меня поближе!

Чего? Я же тебя уже знаю. Ты хозяин Тима, консультант по налоговым делам и носишь бородку. И в данный момент у тебя на меня огромный зуб. Согласен: эта история с колбасой, прямо скажем, не делает мне чести. Но почему бы тебе не проявить великодушие и не вспомнить два удивительных слова: прощение и забвение?

На улице отец Тима продолжает ныть по поводу моего бандитского налета на колбасу. Из-за него я никак не могу сосредоточиться на инвентаризации своих объектов — мне же надо все обнюхать и описать. Он не дает мне покоя даже в самый ответственный момент: когда я отправляю свою большую нужду.

Как только я заканчиваю, он украдкой оглядывается по сторонам, и мы быстро сматываемся. Вообще-то отец Тима должен был бы устранить следы моей жизнедеятельности, но несмотря на то, что я всегда честно стараюсь оставить после себя самые большие и самые ароматные кучи, он терпеть не может прикасаться к ним. Странно!

Через пару метров отец Тима опять заводит свою пластинку про колбасу, но вдруг резко замолкает и останавливается.

— Смотри-ка, Освальд! — говорит он тихо. — У этой дамочки явно не все дома!