Валерий Гусев - Картина с кляксой

– Теперь ты понял, что мы с тобой обязательно должны поймать этих… антиквариаторов? Хорошо устроились: им все, а другим ничего. Вот уж нет! Да, Дим?

Вечер был тихий и теплый. Мы сидели на крылечке с папой. Гретка, как обычно, лежала у наших ног, дремала, изредка гавкая во сне: ей, наверное, снился вредный флягинский кот – тот самый, который повадился таскать у нас карасей. В открытое окошко доносились запах будущего борща и мамин голос. Она что-то напевала и время от времени разговаривала сама с собой. Но в наш адрес. Ничего хорошего, в общем-то.

И тут включился папин мобильник. Мы сразу догадались, что звонит его начальник генерал. Папа поднялся с крыльца и отошел к березкам. Наверное, чтобы мы не подслушивали. Но вечер был такой теплый и тихий…

– Да, Иван Трофимыч. Практически все готово. Как мы и предполагали, организатор этой операции Корольков. Ждем его со дня на день. Да, он теперь гражданин Германии, но с его задержанием проблем не будет. Мы проработали эту деталь с немецкими коллегами, они нас поддерживают. Да, практически все участники местной группировки выявлены и взяты под контроль. Один, правда, еще гуляет без поводка. По кличке Фуфырь. Выявляем. Я доложу. На днях буду. Майор Злобин? Очень слабый работник. Практически самоустранился. Выслуживаться горазд, служить – не получается. Я тоже так думаю.

Тут залаяла Грета, распахнулась калитка: явление третье – тетя Зина.

– Я к вам на огонек. Не хотите прогуляться – вечерок на славу, теплый, тихий, летний.

Тут и мама вышла на крыльцо, вытирая полотенцем руки.

– А потом чай будем пить, – сказала она. – Из самовара. Отец, раздуешь самовар?

Тут еще Грей примчался с чужим ботинком, и мы все вместе вывалились за калитку, под лунный свет и летнее тепло. Впереди, плечо к плечу шагали собаки и теребили на ходу ботинок. Потом шли мы с Алешкой у мамы по бокам, а сзади о чем-то шептались тетя Зина и папа.

Мама рассказывала, как она была маленькой, Алешка мечтал, что он будет делать, когда станет большим, а я помалкивал – мне и в моем возрасте было хорошо.

Потом мы пили чай из папиного самовара с мамиными плюшками, отгоняли от стола наших хвостатых попрошаек и слушали тетю Зину – как она заступалась за деда Строганова.

– Он чудит от одиночества, – говорила она. И мы все подумали одинаково. Но вслух не сказали.

А когда мы с Алешкой забрались на свои чердачные антресоли, то услышали среди звяканья убираемой посуды мамин голос.

– И о чем это ты, мой дорогой, – мурлыкнула она, – шептался с Зиночкой?

– О школьном детстве, – ответил папа. И сказал громко в наш адрес: – Мы едем в Москву развлекаться, а вы поступаете в распоряжение Зинаиды Михайловны.

– Вас понял, – буркнул Алешка.

«Докладываю в порядке информации. Объект № 1 с 10 часов до 13.30 часов находился в музее, где перемещался из зала в зал, трогал экспонаты руками (Алешка потом смеялся: «Хорошо, что не носом») и никаких контактов с посторонними лицами не имел. Интереса к нему тоже не проявляли. От 13.30 до 15.00 находился в доме Дамы с горшками, где к нему присоединился объект № 2. Последний в 10.00 моск. вр. направился в прилегающий лесопарк, сопровождаемый агрессивно настроенной собакой, что исключило возможность визуального контакта. Объект № 1, выйдя из дома Дамы с горшками на заборе, обратно вернулся в музей. Наблюдение продолжаем».

Я всегда, по молодости лет, был уверен, что младшие учатся у старших. Старшие больше знают, умнее, опыта побольше. А вот сегодня пришлось поменять это мнение. Порой и старшим есть чему у младших поучиться. А кто у меня поблизости младший? Алешка, конечно. Я и сам не заметил, как вдруг перенял его нахальные методы для пользы дела. Вот что у меня получилось…

Удивительно, но все Лешкины фантазии и выдумки, даже самые неожиданные и нелепые, как правило, сбываются. Поставил он меня часовым в музее. Потому что, видите ли, сюда обязательно либо зайдет сам жуликоватый художник Славский, либо пришлет кого-нибудь на разведку. Почему так Алешка решил, я не знаю. Но, как мне велели, послушно шатался и болтался по залам; потрогал все, что можно было потрогать, даже заглянул в старинную чернильницу, которая стояла в распахнутом бюро, и в которой торчало настоящее гусиное перо, и рядом с которой лежал настоящий перочинный ножичек для очистки птичьих перьев. В запаснике я примерил тяжелый гусарский кивер и помахал тяжелой гусарской саблей. Я выучил наизусть все, что говорила посетителям экскурсовод тетя Липа, ровесница московских Олимпийских игр, и вполне мог заменить ее, если она вдруг зачем-то упадет в обморок… И что? Да ничего!