Анатолий Костецкий - Суперклей Христофора Тюлькина, или «Вы разоблачены — сдавайтесь!»

Сначала он помечтал о том, как можно использовать клей. Разумеется, никаких труб, клюшек и домов он клеить не собирался. А вот склеить из многих-многих бомб одну здоровенную-прездоровенную, а потом ка-ак шарахнуть! Ух! Только бы пыль и пепел от всех непокорных на свете! Кр-расота!

А сколько мерзопакостных диверсий в тех странах можно устроить — аж дух захватывает! Заливай себе клей, к примеру, в станки, машины, всякую другую технику — вот вам и тю-тю! Р-р-раз — и заводы стоят, транспорт не ходит, пищевая промышленность гибнет — а с ними и люди добрые мрут и мрут себе! Ух!

А еще можно наделать клееметов — и вперед, на войну! Солдаты к земле прилипают, оторваться не могут, танки застывают, самолеты в воздух не взлетают! У-У-ух!

А еще можно!..

И нечего пересказывать все те гадкие и страшные картины, которые рисовало взбудораженное воображение суперагента. Он так увлекся мечтами, что даже вскочил с кровати и забегал по номеру, не открывая глаз, размахивая руками и горланя:

— Б-бах! Бум-бб-бум! Та-ра-ррахх! Тр-рр-рах!

Он так разбегался, что с разбегу ударился головой об открытую дверь ванной — и упал на пол. Глаза его сразу открылись, он оглянулся вокруг, вспомнил, где он, и вновь плюхнулся на кровать — мечтать дальше.

Теперь он вообразил себя в кабинете своего шефа, и уже не у двери, как раньше, а в кресле шефа, за его столом. А шеф — уже теперь бывший! — стоял перед ним навытяжку и рапортовал;

— Господин генерал! Прибыл за указаниями!

После тех слов Z-003 вынул бы из золотой шкатулки дорогую сигару, отрезал бы серебряным ножичком, украшенным бриллиантами, ее кончик и небрежно дернул генеральским эполетом, что должно означать: эй ты, дурень, тебе предоставляется честь преподнести своему хозяину зажигалку!..

У агента нервно задергались плечи, будто он уже почувствовал сладкую тяжесть эполет.

Бам-бам-бам! — донеслось с улицы.

Агент посчитал удары привокзальных часов — и встал: надо браться за дело.

Когда стрелки часов на вокзальной башне показали четверть первого, к станции тяжело подкатил столичный экспресс. Трижды в неделю он делал здесь минутную остановку, с него сбрасывали мешки с почтой, и экспресс, медленно набирая скорость, ехал себе дальше.

Сегодня, кроме мешков, он привез и пассажира, что случалось не так уж часто. Это был высокий, стройный, русоволосый юноша лет двадцати пяти с голубыми глазами. На юноше были тоже голубого цвета потертые джинсы, старенькая ковбойка в серую клетку, под которой выигрывали тренированные мышцы, а на плече — темно-синяя спортивная сумка.

Пришелец ловко соскочил с подножки, не дожидаясь, пока поезд остановится, помахал на прощание проводнице, которая ответила ему очаровательной улыбкой, и, бодро насвистывая, зашагал к отелю.

Уже через пять минут Яким Яковлевич Евдокименко — так звали юношу — с большим наслаждением плескался в горячей ванне, смывая дорожную пыль. Чуть позже он перешел под прохладный душ и, млея под его щекочущими струями, вспомнил свою последнюю встречу с Викентием Викторовичем Семеновым.

…Яким Яковлевич, который всегда просыпался в шесть, в то утро был выходной. Он проснулся только в семь и сладко нежился в постели, когда вдруг в его квартире раздался телефонный звонок. Евдокименко неохотно потянулся к ночному столику, на котором рядом с раскрытым томом «Британской энциклопедии» стоял телефон, и лениво снял трубку:

— Слушаю!

— Простите, что беспокою в выходной, — сказала трубка знакомым голосом полковника Семенова, — но только один вопрос: любите ли вы птичек?

Вот еще манера — начинать разговор с загадок! Нет, Яким Яковлевич, конечно, любил и уважал своего начальника, любил он и птичек, но попробуй разберись, когда тот шутит, а когда говорит серьезно. Правда, за годы совместной работы Яким Яковлевич твердо усвоил: когда полковник Семенов начинает разговор с неожиданного вопроса — случилось что-то важное.

Евдокименко тряхнул головой, сбросил остатки сна и спросил:

— Каких птичек, Викентий Викторович?

— Обычных. Синиц, например, поползней, воробушков.

— Разумеется, люблю!

— Вот и прекрасно! — обрадовалась трубка. — А вы не хотите взглянуть на один очень редкий экземпляр воробушка?

— Кого, кого? — переспросил Яким Яковлевич.

— Во-ро-буш-ка! — по слогам повторил полковник.

— Да неужели и воробьи теперь стали редкими? — удивился Евдокименко. — Ведь их везде полно!