Наталья Александрова - Башня грифонов

– Ковер? – управляющий поперхнулся, закашлялся, потом все же проговорил: – Да, действительно, выносили ковер. В чистку его отдали. В химическую чистку.

– Испачкался, что ли?

– Ну да…

– А что это он испачкался, если в квартире никто не живет?

– Ну, пыль-то все время есть, даже когда никто не живет… вот и решили его почистить, чтобы все в полном порядке было, если хозяева вернутся…

– Вот и я о том же думаю, – в голосе второго собеседника прозвучала угроза, – вот и я хочу, чтобы все было в порядке, когда хозяева вернутся. Ты не забыл, Константин, какая важная персона в этой квартире проживает?

– Нет, не забыл, как можно… Аглая Виленовна, она… она такая женщина…

– Она, может, сама по себе не такая уж персона, но кто у нее зять – это ты должен помнить!

– Я помню… я непременно помню…

– Вот то-то! А то, я смотрю, ты начинаешь забываться! Начинаешь чувствовать себя большим начальником! Начинаешь тут хозяйничать, как у себя дома!

– Что вы, я никогда… я ни за что… я ни в коем случае… я себе ничего такого не позволяю…

– Смотри у меня, а то живо вылетишь с должности! И еще с тяжелыми последствиями! А дворника этого чтобы сегодня же выгнать! Чтобы я его больше не видел!

– Слушаюсь…

Сверху донеслись удаляющиеся шаги. Должно быть, человек, который распекал управляющего, удалился, тот остался один и проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Вылетишь с должности! С тяжелыми последствиями! Фу-ты ну-ты, тоже мне, птица перелетная!

Он еще что-то недовольно пробубнил, чтобы выпустить пар, и тоже ушел.

Надежда на всякий случай выждала еще две или три минуты и поднялась по лестнице.

Она оказалась в холле одного из подъездов.

Открыть дверь изнутри было совсем нетрудно, и Надежда вышла во двор. В первый момент она ослепла – солнечный свет показался ей слишком ярким после безысходной темноты подземелья. Однако она не стала задерживаться, быстро вышла из опасного двора, не встретив, к счастью, ни дворника, ни управляющего, и на этот раз прямиком отправилась домой.

Муж в этот день должен был прийти поздно, так что Надежда бросила пакет с набалдашниками в прихожей и устремилась в ванную, чтобы смыть с себя запахи сырого подвала.

Дверной колокольчик негромко звякнул. Герр Вильгельм отложил старинную книгу – атлас лекарственных растений Северной Европы, изданный в Любеке двести лет назад, и поднял глаза на позднего посетителя. Это был странный человек: несомненно, из благородных, но как-то нелепо одетый, в старомодной шинели с поднятым воротником, скрывавшим половину лица, и нелепой мягкой шляпе с опущенными полями. Как будто этого было мало, на носу у посетителя были круглые очки с зелеными стеклами.

Посетитель подошел к прилавку, и герр Вильгельм услышал его дыхание – хриплое, натужное, как будто внутри у этого человека работал какой-то неисправный насос.

Должно быть, страдает легочной болезнью, предположил герр Вильгельм.

На воротнике шинели и на опущенных полях шляпы таяли крупные влажные снежинки.

Снаружи, за большими окнами, правила бал сырая и темная петербургская зима.

– Чем могу быть полезен, милостивый государь? – вежливо осведомился герр Вильгельм и на всякий случай повторил свой вопрос по-немецки – Васильевский остров в Петербурге был столь густо заселен немцами, что немецкий язык звучал здесь едва ли не чаще русского, половина церквей на острове были лютеранскими, а половина вывесок написаны на немецком языке.

Посетитель молчал, только его хриплое размеренное дыхание нарушало вечернюю тишину.

Герр Вильгельм решил, что ошибся с диагнозом: возможно, этот странный человек страдает дурной болезнью, послужившей наказанием за недостойный образ жизни или за грехи ранней молодости. Такого рода больные обычно стеснительны и никак не могут решиться сказать, что им нужно. Оттого и поднятый воротник, и опущенные поля шляпы, и темные очки…

– Не смущайтесь, милостивый государь! – проговорил герр Вильгельм со снисходительной улыбкой. – Мы здесь одни, и вы можете говорить совершенно откровенно: аптекарь – это почти священник, ему вы можете открыть все свои тайны…

Посетитель все молчал, и это молчание начало не на шутку пугать аптекаря. Он пожалел, что отпустил пораньше младшего провизора Фрица. У того было назначено свидание с дочкой булочника Шульца, очаровательной Гретхен, и герр Вильгельм решил, что вполне управится в аптеке один.

Вильгельм Фридрих Пель совсем недавно переехал в Петербург, закончив Дерптский университет, и открыл здесь собственную аптеку. Дела у него шли неплохо – здешние жители часто болели от скверного климата, и посетители у немца-аптекаря не переводились.