Евгения Горская - Карма несказанных слов

Сначала она пыталась вытащить Сергея в консерваторию, или на модные выставки, или хотя бы на природу, но ему все было некогда и не хотелось. Они встречались у него дома, только изредка выбираясь в рестораны: вкусно поесть Сергей любил. Она привычно рассказывала ему о сыновьях, о муже, о работе, а он привычно кивал и думал о делах фирмы, о том, что необходимо сделать завтра, а что можно отложить на потом…

Отпивая коньяк, Сергей испытывал чувство вины, стыда и жалости к Вере. Он знал, что виноват перед ней, и не только потому, что сейчас позвонит и скажет ей самые жестокие слова, которые мужчина может сказать женщине. Он не любил Веру, ему было скучно с ней, такой умной и интересной. Ему никогда не хотелось, чтобы она осталась у него на ночь, он даже боялся, что когда-нибудь это взбредет ей в голову и он хоть ненадолго лишится привычного комфорта одиночества. Ночью ему придется осторожно поворачиваться, стараясь не разбудить ее, а утром вместо того, чтобы строить планы на день, вести ненужные и скучные разговоры.

Они никогда не говорили о любви. Он никогда и ничего ей не обещал. Но когда Вера шептала ему, как соскучилась, как тоскливо ей без него, он целовал ее в шею или в висок, подтверждая тем самым, что тоже скучает и ему тоже тоскливо. Сергей обманывал Веру: он никогда не думал о ней.

И сейчас он оставлял Веру наедине с ее страшной виной перед спокойным и уверенным в себе бородатым мужчиной. С виной, которую невозможно простить и нельзя загладить.

Сергей плеснул коньяк в опустевший бокал и набрал номер.

– Да. Добрый вечер. Одну минуту, – услышал он мелодичный веселый голос и громкую музыку. Видимо, Вера находилась в комнате одного из сыновей. Муж был в отъезде, Сергей знал об этом и подвести ее своим звонком не опасался.

– Сережа? – Музыка стихла, и теперь в трубке звучал только ее голос.

– Вера, мы не должны больше встречаться. Ты… прости меня, если сможешь.

– Почему? Что случилось, Сережа? – Голос ее стал спокойно строгим. Так она разговаривала с детьми и еще иногда с мужем, когда была ими не вполне довольна.

Сергей молчал.

– Сережа, я имею право знать, что произошло.

Он молчал, и ему казалось, что вина, стыд и жалость к Вере сейчас затопят его, скуют мышцы гортани и он никогда не сможет разговаривать.

– У тебя другая женщина?

– Я женюсь.

Почему-то раньше все его романы кончались сами собой, никому не принося не только горя, но даже разочарования. А может быть, ему просто нравилось так думать. Ему очень хотелось нажать на отбой, но он знал, что не сделает этого.

– И давно ты встретил свою… избранницу?

– Не надо, Вера.

– Да. Ты прав. Не надо. – Она знала, что нужно нажать отбой, только никак не решалась это сделать. А потом нажала.

Сергей крутил в руках телефон и отпивал коньяк.

Зачем он позвонил Вере? Он что, действительно собирается жениться? Жениться на девушке, которую видел всего дважды?

Позвонил он потому, что больше не хочет видеть Веру. Потому что почувствовал острую необходимость разорвать эту совсем не нужную ему связь. Его отношения с Верой с самого начала были окутаны ложью, и эта ложь и необходимость притворяться, делать вид, что эта женщина нужна ему, вызывали у него стойкий душевный дискомфорт. Просто раньше он этого дискомфорта не замечал, а сейчас заметил.

А про женитьбу вырвалось просто так.

Или не просто так?

Лена опять пришла на работу рано, когда на этаже почти никого не было, и, даже не включив установки, позвонила Пожидаеву. Телефон не отвечал, и она принялась разбирать обработанные образцы, с трудом заставляя себя сосредоточиться на работе. Через двадцать минут опять позвонила, телефон опять не ответил, и она окончательно поняла, что заниматься делом не в состоянии: не давал покоя вчерашний прибор в ее сейфе. Она даже проверила сейф, замирая от страха, что там окажется еще один прибор, и ругая себя за это. Тревога ее оказалась напрасной – сейф был пуст. Она немного послонялась по лаборатории, поглазела в окно, не замечая ни подходивших к институту людей, ни проезжающих машин, ни уже полностью покрытых зеленью деревьев, и, не придумав ничего лучшего, отправилась в курилку.

Она располагалась на пожарной лестнице. Когда курить в здании разрешалось, на стене была нарисована сигарета с дымком, теперь сигарету перечеркнули. Зимой на лестнице было очень холодно, а летом жарко, тем не менее курильщики туда регулярно наведывались, и руководство смотрело на это сквозь пальцы. Лена аккуратно села на сломанный стул, стараясь не пропустить Пожидаева, поскольку пройти к своему кабинету он должен был мимо открытой двери на пожарную лестницу. Старые стулья появлялись в курилке неизвестно откуда и неизвестно куда вскоре исчезали, и курильщики радовались возможности посидеть, как будто не сидели за своими столами и компьютерами все остальное время.