Ольга Тарасевич - Магическое кольцо Каина

Господи, господи, одной этой станцы было достаточно для того, чтобы любой художник считал, что сделал в жизни немало!

Но Папа, не успел еще Рафаэль закончить деллу Сеньятуру, попросил его расписать фресками еще целых три станцы! Они были заказаны другим художникам, и даже сам Перуджино успел сделать несколько эскизов – но Папа, покоренный гением Рафаэля, и слышать больше ничего не хотел. Рафаэль умолял сохранить уже сделанную работу других мастеров, клялся, что впишется в свободное пространство. Но фрески в тех станцах загрунтовали…

Потом Рафаэль занялся картонами для гобеленов для Сикстинской капеллы, оформил чудные лоджии во внутреннем ватиканском дворе, выполнил невероятно пышные и легкие алтарные образы для множества церквей и вряд ли мог бы сам сосчитать своих новых мадонн. И каждая новая мадонна выходила совершенно не похожей на своих предшественниц и еще более гениальной.

Этот темп и эта мощь Рафаэля забрали у Себастьяно Лучани всякую надежду когда-либо приблизиться к гениальному урбинцу. И весь пыл, который направлялся на восхищение им, на изучение его работ, – сейчас все это стало испепеляющей ненавистью.

И понять эту ненависть не мог почти никто. Рафаэля обожали все: папы и кардиналы, знатные женщины и простые натурщицы, художники и даже те, кто не имел к ним никакого отношения.

Наверное, на весь Рим был только еще один человек, который ненавидел Рафаэля, – Микеланджело…

Они познакомились поздно ночью, в Ватиканском дворце, куда оба пришли в очередной раз посмотреть на фрески Рафаэля.

– А ведь говорят, после того, как он увидел мой плафон, не мог рисовать пару дней. Его собственная работа показалась ему плоской, – бормотал Микеланджело, поднося к фреске подсвечник. – Рафаэль все-таки гений. Хорошо, что я закончил большую часть плафона, пока еще не видел этих фресок.

Себастьяно приблизился к художнику и льстиво улыбнулся:

– Смею вас заверить, что Сикстинская капелла не идет ни в какое сравнение с этими фресками. Говорят, Рафаэль рвал на себе волосы и стонал, что Бог на вашей стороне, что без поддержки Высших сил создать такую красоту никто бы не смог.

Микеланджело кивнул:

– А вы, я смотрю, хорошо разбираетесь в искусстве.

Скоро они уже сидели в мастерской Микеланджело, остро воняющей едкой кошачьей мочой.

Кошек Микеланджело обожал. Каких только у него не было! И рыжие, и черные, и белые!

Себастьяно попытался было их сосчитать, но потом сбился – кошки все время вертелись возле хозяина, терлись о ноги, одна даже вскочила ему на шею и улеглась там серым пушистым воротником.

– Всем, что Рафаэль умеет, он обязан мне, – разглагольствовал Микеланджело, разливая по бокалам красное вино из глиняного кувшина. – Просто противно смотреть на его вечно улыбающееся лицо! Пройдоха, как ловко он подлизался к Папе.

Вино оказалось кислым и невкусным, в словах Микеланджело было мало правды. Но Себастьяно горячо поддакивал художнику, понимая, что этот человек – единственная возможность выплеснуть из своей души обжигающую ненависть. Микеланджело все поймет. Ведь он, пусть и в меньшей степени, тоже болен этой болезнью…

Ученик, подмастерье, друг – Себастьяно точно не смог бы определить, какие отношения его связывают с Микеланджело. Тот никогда не поручал ему помочь в своих работах. Но часто, поправляя заказы Себастьяно, мог, увлекшись, нарисовать половину портрета, а потом махнуть рукой:

– Не стоит благодарности. Что я помог? Ерунда, пара мазков.

Со временем Себастьяно даже полюбил мрачного молчаливого Микеланджело. Да, художник часто хамил, не выбирал выражений. Но он был честным и прямым человеком. Большая редкость в среде творческих людей, где принято в глаза улыбаться, а за глаза обливать помоями самых гнусных сплетен.

– Хочу заказать вам «Воскрешение Лазаря». Я знаю ваш талант и тонкий вкус. Уверен, нас ждет настоящий шедевр…

Себастьяно стал прикидывать, как бы ловчее выпросить побольше денег у заказчика, но вдруг отвлекся от своих мыслей.

– …Рафаэлю.

Художник вздрогнул:

– Что, простите?

Представитель Папы повторил:

– Это будет подарок Джулио Медичи, назначенному недавно епископом Нарбонна [25]. Мы хотим подарить ему две картины – вашу и Рафаэля. Папа полагает, что заказ двух картин с одинаковым сюжетом позволит наилучшим образом показать мастерство обоих художников.

Все мысли об оплате сразу же вылетели у него из головы.

Даже не думая торговаться, Себастьяно пробормотал: