Лариса Капицына - Дело №346

«И тебе, видать, туда прямая дорога, – усмехнулся Тучков, слушая этот бред и вглядываясь в безумные глаза за толстыми линзами. Он широко зевнул и подумал о том, что телевизионщики – ушлые ребята и могут из любого дерьма сделать шоу, и еще о том, как причудливо устроен человеческий мозг: даже бред сумасшедшего подчинен логике, стройным умозаключениям, хотя с первого взгляда понятно, что этот бедолага давно не дружит с головой. «Ишь! Целую теорию сплел, филосов хренов». Должно быть, аудитория придерживалась такого же мнения: в студии раздались сдержанные смешки, ассистентка подлетела к очкастому и попыталась забрать у него микрофон. Какое-то время он настырно отводил ее протянутую руку, говорил возмущенно: «Но я же не договорил! Дайте мне еще минуту. Люди должны знать, что происходит!»

Последнее, что услышал Егор Иванович перед тем как заснуть – слова ведущего: «… вот такой, весьма необычный, взгляд на вещи. А теперь послушаем звоночки в студию. Итак, у нас есть первый дозвонившийся. Алло!…»

От того ли, что Тучков уснул в неудобной позе, от того ли, что подушка, в которую он, засыпая, уткнулся лицом, источала удушающий цветочный запах, сон был тяжелый. Снилась ему какая-то дрянь: будто он лежит у себя в кабинете на полу, скорчившись от боли, потому что пижон-ведущий и очкастый тип с челюстью-капканом, под демонический хохот стервы усердно пинают его ногами, норовят попасть под ребра, а вокруг стоят его коллеги с суровыми лицами и поощряют это избиение апплодисментами. Проснулся Егор Иванович с тяжелой головой, мокрый от пота, держась рукой за правый бок, в первую секунду с трудом соображая, где находится. Он посидел на кровати, ожидая, когда утихнет боль, а потом потащился на кухню, где долго рылся в аптечке в поисках обезболивающего. Все-таки нужно было пойти к врачу!

Остаток дня он слонялся по квартире, решительно не зная чем заняться. Попил чай, два раза покурил в форточку. Попробовал почитать книгу, но уже на второй странице его одолела зевота, а спать Егор Иванович больше не хотел. Хватит с него сновидений. Ему захотелось пообщаться с кем-нибудь по-дружески: побухтеть на правительство, пожаловаться на здоровье, попенять на бабскую глупость… Он просмотрел в телефоне список контаков, довольно многочисленный, но не нашел никого, с кем можно было бы потрепаться, не испытывая раздражения и не вызывая подобные чувства у собеседника. Стыдно признаться, но часам к шести он стал нетерпеливо поглядывать на дверь: жена должна была вот-вот вернуться с работы. Он, разумеется, не рассчитывал, что они мило, по-семейному проведут вечер – у него, слава богу, проблемы с печенью, а не с головой! – но хоть какое-то общение! Вчера она вернулась позже обычного и надолго заперлась в ванной. Минут сорок он ждал ее на кухне, а когда она, наконец, появилась, в том самом розовом халате, с чалмой из полотенца на голове, молча поставил перед ней чашку мятного чая, который она всегда пила по вечерам. Усевшись на табуретку, она задумчиво уставилась в окно и с таким видом, как будто делала Тучкову величайшее одолжение, объявила, что сегодня на работе у всех было такое странное настроение, так надоело все: шум, гам, ученики-тупицы, они с коллегами решили посидеть в кафешке, расслабиться. Пришлось скинуться, и теперь она осталась без копейки. Короче, ей нужны деньги.

Перед Егором Ивановичем встал непростой выбор: отказать ей и получить скандал в ее стиле, с визгом, истерикой, выдиранием волос (ее спокойствие, даже вялость не могли его обмануть – она легко выходила из себя) или же откупиться и спокойно поговорить. Тучков не боялся скандалов, поскольку давно к ним привык, и даже, когда у него бывало подходящее настроение, нарочно капал ей на мозги. Но вчера ему хотелось пообщаться, поэтому он вздохнул и пошел в комнату за портфелем. Протягивая ей пятьсот рублей, – сначала он хотел дать больше, но потом вспомнил, что в этом месяце уже выдал ей триста рублей, и ограничился пятисоткой, – он позволил себе поворчать, совсем немного, что, мол, у людей завелась странная привычка таскаться по заведениям. А ведь можно купить бутылочку хорошего вина, фруктов и посидеть в узком кругу на работе. Удовольствие то же, а стоит в разы дешевле! Но заметив, что она нахмурилась, замолчал. Поскольку стерве не пришлось, как обычно, тянуть из него деньги клещами, она сразу поняла, что сегодня ему тоже что-то нужно, и, сунув пятисотку в карман, сказала усталым голосом: «Ну что там у тебя? Только давай покороче, я хочу спать». Все-таки, чтобы там не говорили, а в семейной жизни есть свои плюсы. Вон как они с женой понимают друг друга, можно сказать, без лишних слов! Егор Иванович уселся напротив и стал торопливо рассказывать про печень, про боли в боку. Скорей всего у него что-то серьезное – сегодня его так скрутило, что он не смог пойти к врачу, пришлось весь день провести дома. Пока он говорил, жена пила чай, явно думая о чем-то своем, а когда он замолчал, безразлично пожала пухлыми плечами: «Выпей таблетку». На его язвительное замечание: «Надо же! Какой ценный совет! Выпить таблетку. И как это я сам не догадался?» она изумленно подняла брови, сказала, что она не врач, ничего в этом не понимает и не знает, чем ему помочь, и посчитав, что за пятьсот рублей уделила ему достаточно внимания, встала и направилась в свою комнату, воняющую кладбищенским запахом пожухлых, сваленных в кучу цветов. Тучкову так не хотелось оставаться одному, что он потащился за ней следом. Перед тем, как закрыть дверь у него перед носом, она обернулась, и у него мелькнула надежда, что сейчас она скажет что-нибудь ободряющее, хотя бы из благодарности, но она напомнила, что завтра пятница, попросила его утром не топать и греметь посудой – ей нужно отоспаться. А больше она ничего не сказала.