Дэннис Крик - Судьба вампира

Он мог отвлечься от перипетий романа, плотно засевшего в его голове с того момента, когда в ней родилась основная идея. Он давно мечтал о дне, когда герои оставят его в покое и хотя бы ненадолго дадут ему возможность не думать о них. К сожалению, найти такой день у него не получалось.

Каждое утро он подстегивал себя воспоминаниями о молодости, когда стремление работать просыпалось раньше него и не оставляло его в течение суток, иногда не давая ему уснуть до глубокой ночи.

В его голове сидели чертики, которые каждый божий день твердили только одно слово: «работай!». И он слушался их. Потому что иначе ощущал себя полным ничтожеством.

Еще не дописав первую главу, он уже заглядывал в самый конец романа, не имея ни малейшего представления о том, как будет выглядеть вся история целиком. И постоянно бил свои рекорды. Ему казалось, что если он не работает хотя бы день (это значило минимум с десяток страниц), то совершает преступление. Это сидело где-то внутри и не давало ему думать ни о чем другом. И уж тем более не давало ему это другое делать.

Гонимый чертиками, он часами просиживал перед пустым листом, чередуя размышления с выпивкой. Иногда это чередование доводило его до такой усталости, что он не помнил ни начало дня, ни его конец.

Но, несмотря на все душевные терзания, поиски идей и хроническое недосыпание, он мог назвать то время лучшим в своей жизни. Ибо именно в то время он написал книги, впоследствии ставшие бестселлерами.

В последние несколько лет похвастаться таким усердием он не мог. Постоянно задаваясь вопросом, что же влияет на продуктивность его работы, он не находил однозначного ответа. Что это было? Возраст? Усталость? Потеря мотивации? Почему раньше он выдавал по три-четыре романа в год, а за последние пять лет написал всего лишь два?

Наверное, возраст. Да, наверняка именно возраст, который и включал в себя такие явления, как утомление и пресыщение. Мысль о том, что свой лучший роман он уже написал, больно била по писательской производительности. И такая мысль не оставляла его. Она мешала ему двигаться дальше.

В молодости он надеялся поднакопить опыт, а потом приняться за создание шедевра. Но годы шли, а мыслей все не хватало. Их он набирал только на дежурные четыреста страниц очередной женской мелодрамы, от которой его самого тошнило. Но где было что-то стоящее? Где та книга, которая поразит всех и, наконец, его признают не только домохозяйки и мечтательные нимфетки, но и критики?

Время. Время… Его всегда не хватало. Вот бы остановить его. Годы бы застыли в одночасье, дни бы замерли, часы умолкли. И тогда ему вполне хватило бы времени, чтобы осуществить свою мечту.

Неуклонно возвращаясь в мыслях к своим книгам, он понимал, что даже здесь, в душной камере подвального помещения полицейского участка на улице Саванна в мрачном городе Менкар, ему не избавиться от них. Даже здесь не действиями, но мыслями он все равно писатель.

Выходит, этот единственный положительный момент стал продолжением его отчаяния? Ведь в нем смешалась и боль от неисполненного желания (все зависит только от тебя), и чувство, что теперь он уже никогда ничего не напишет.

– Мурсия, на выход!

Это Верзила подал голос.

Писатель вскочил с койки.

– Куда меня?

– К телефону, – бросил надзиратель, звеня ключами. – Скажи спасибо шефу. Если бы не он, тебя бы ни за что к нему не подпустили.

Последние слова Верзилы Виктор не дослушал. Так же, как и его знаменитый ехидный смешок. В голове вертелись мысли о правах арестанта. О том, имеет ли он возможность сделать второй звонок. И если звонит не он сам, а звонят ему, то в праве ли он говорить по телефону. И еще о многих других вещах.

Когда он снова оказался у знакомого аппарата, на две секунды замер, поднеся трубку к уху, а потом сказал.

– Виктор Мурсия слушает.

– Босс? Это я, – ответил Эдди Вис.

От сердца отлегло.

В интонации адвоката жила повседневность. И Виктор подумал, что все не так уж и плохо. В который раз он поблагодарил судьбу за то, что доверился этому человеку.

Он ждал его звонка весь день. До самого последнего момента. И вот, когда безнадежность грозила отягчающими последствиями, Эдди позвонил.

Виктор почувствовал прилив эндорфина в мозг. Организм давал свой ответ стрессу. Нет, Эдди не бросит его. Теперь уже точно не бросит.

А ведь он сомневался в том, что это обязательно будет Эдди. Он ожидал услышать кого угодно: от обезумевших от горя родственников убитых братьев до журналистов, шокированных произволом местных властей и не понимающих, за что упекли за решетку известного писателя. Мозг плохо соображал и был не в силах осознать простую истину: о его местонахождении знает только Эдди Вис, и, следовательно, звонить ему может только он.