Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)

Мужчины, так или иначе влияющие на ее жизнь, которая в стольких случаях была бы без них намного легче.

Когда отец Линнеи Лундстрём, педофил Карл Лундстрём, покинул комнату, София почувствовала себя совершенно обессиленной. Хоть он и отрицал это, она понимала, что ему очень даже стыдно. Стыд прятался у него в глазах, когда он рассказывал об эпизоде в Кристианстаде, крылся за его религиозными суждениями и историями о покупке детей для секса.

Разговорами о Боге и преступниках он явно вытеснял стыд.

Вина лежит не на нем, а на совести всего человечества или русской мафии.

Может, его истории – подсознательные выдумки?

София решила сообщить Ларсу Миккельсену всплывшие в процессе разговора сведения, хоть и не думала, что полиции удастся отыскать в Норрланде некоего Андерса Викстрёма, равно как и видеокассеты в шкафчике под лестницей у него в погребе.

Она набрала номер полиции и, когда ее соединили с Миккельсеном, кратко доложила о рассказанном Карлом Лундстрёмом. – Неужели в одной из крупнейших больниц Швеции нельзя прекратить давать транквилизаторы? – задала она в заключение риторический вопрос. – Лундстрём был не в себе?

– Да, а при моей работе необходимо, чтобы тот, с кем я разговариваю, был чист.

Уходя из отделения 112 больницы в Худдинге, София размышляла о том, как ей следует относиться к своей работе.

С каким типом пациентов ей действительно хочется работать? Как и когда она приносит больше всего пользы? До какого предела допустимо расплачиваться за это бессонницей и проблемами с желудком?

Ей хотелось работать с такими людьми, как Самуэль Баи и Виктория Бергман, но там уже ясно, что ее усилий недостаточно.

В случае Виктории Бергман она попросту проявила излишнюю заинтересованность и утратила способность судить здраво.

А в остальном?

Она вышла на парковку, достала ключи от машины и окинула беглым взглядом больничный комплекс.

С одной стороны, работа здесь, с мужчинами вроде Карла Лундстрёма. Решение она принимала не в одиночку. Давала заключение при обследованиях, и в лучшем случае оно превращалось в рекомендацию, которая потом передавалась в суд.

Это напоминало ей игру в испорченный телефон.

Она шептала свое мнение кому-то на ухо, тот шепотом передавал его другому лицу и так далее, пока шепот не достигал судьи, который сообщал окончательное решение диаметрально противоположного содержания, возможно, под давлением какого-то влиятельного судебного заседателя.

Она открыла дверцу машины и опустилась на сиденье.

С другой стороны, работа на приеме, с пациентами вроде Каролины Гланц, где она получала почасовую оплату.

Предопределенные рамки, думала она, заводя машину. Существует готовый контракт с определенными условиями.

Использовать и давать использовать себя другим.

Клиент платит за оговоренное время, рассчитывает на стопроцентную концентрацию на себе и использует терапевта, который за плату позволяет клиенту себя использовать.

Грустная тавтология, констатировала она, выезжая с парковки.

Я прямо как проститутка.

Боксерский клуб “Линнея” в течение многих лет помещался в том же здании на Сант-Паульсгатан, что и приемная Софии Цеттерлунд. Название клуба вызывало споры. Согласно одной истории основатели клуба обычно тренировались на лужайке перед виллой, называвшейся “Линнея”, согласно другой открытие боксерского клуба пришлось на день именин Линнеи. Третья версия строилась на теории, что боксеры были большими поклонниками Эверта Тоба [32]и окончательное решение комиссии по выбору названия якобы основывалось на личном мнении подвыпившего трубадура о том, какое имя является прекраснейшим на свете, милейшим на земле. Линнея.

Вернувшись в приемную, София чувствовала себя совершенно опустошенной. Оставался час до следующего клиента – женщины средних лет, с которой они уже дважды встречались и чьей главной проблемой было то, что у нее имелись проблемы.

Предстоял разговор, посвященный попыткам разобраться в проблеме, которая изначально таковой не являлась, но становилась проблемой, более или менее незаметно превращаясь в нее в процессе беседы.

София ощущала полную беспомощность. О чем пойдет речь на этот раз? О картине, которая висит дома у женщины криво, потому что муж, уходя на работу, слишком сильно хлопнул дверью? Съехав в сторону, картина символизировала потерпевший неудачу брак и нарушала прямые линии интерьера. В плохом самочувствии женщины виноват муж, хотя в течение двадцати лет она только и делала, что ела шоколадные пастилки, а у детей тем временем ничего не получается, за что бы они ни брались.