Джеймс Чейз: Том 21. Поцелуй мой кулак. За все рассчитаюсь с тобой.

Мы вышли из квартиры, чувствуя себя на седьмом небе, и отправились в Загородный клуб, где нас ожидали друзья. За милю от клуба мой мир разлетелся вдребезги. На перекрестке, справа, вылетела машина и врезалась в нас, как эсминец, таранящий подводную лодку. Одно короткое мгновение я видел машину — старый потрепанный «кадиллак» с обалдевшим от страха парнем за рулем, затем чудовищный удар в бок, швырнувший «мерседес» в кювет.

Теряя сознание, я подумал о Джуди. С той же мыслью я очнулся в роскошной палате Джефферсон-клиники, оплаченной Сидни. Собственной персоной он сидел у кровати, плача в шелковый платок.

Раз уж мы заговорили о Сидни Фремлине, разрешите описать его. Высокий, гибкий, со светлыми волосами, а о возрасте можно было только гадать: где-то между тридцатью и пятьюдесятью. Сидни нравился всем. В нем были теплота и ошеломляющая сердечность. Он обладал блестящими художественными способностями и имел особый дар создавать удивительной красоты ювелирные украшения.

Его партнер Том Люс занимался финансовой стороной дела. Люс не мог отличить бриллиант от горного хрусталя, да это ему и не было нужно. Зато он прекрасно знал, как приумножить доллар. Его и Сидни считали богачами, а прослыть богачом в Парадиз-Сити значит попасть в категорию чертовски состоятельных людей. В то время как Люс, пятидесятидвухлетний дородный мужчина, с шиком, которому позавидовал бы бульдог, пребывал за сценой, Сидни порхал по демонстрационному залу если только не занимался у себя в кабинете созданием какой-нибудь новинки. Большинство старых клуш я предоставлял ему. Они его просто обожали. Но богатые молодые дамочки, состоятельные бизнесмены, подыскивающие необычный подарок, и те, кто получил в наследство бабушкины драгоценности и теперь хотел оценить их или вставить камни в новую оправу, шли ко мне.

Гомосексуалисты — странные твари, но я нахожу с ними общий язык и убедился, что часто у них находишь больше таланта, доброты и верности, чем у обычных «настоящих» мужчин, с которыми сталкиваешься в нашем изобильном Сити. Конечно, у монеты есть и оборотная сторона: их ревность, вспыльчивый нрав, язвительность и зловредность, которым позавидует любая женщина. Сидни обладал всеми достоинствами и недостатками среднего гомо. Но мне он нравился, и мы отлично ладили. С расплывшейся от слез косметикой, с глазами, как озера отчаяния, Сидни дрожащим голосом сообщил мне новости, самой страшной из которых была та, что Джуди умерла на операционном столе. Мне, по его словам, повезло: небольшое сотрясение мозга и сильно рассечен лоб, но через неделю я буду ходить, как часы.

Именно так он и выразился: «Будешь ходить, как часы».

Вот такая у него манера говорить. Как-никак он учился в английской частной школе, пока его не вышибли оттуда за попытку соблазнить учителя физкультуры.

Я не мешал ему рыдать над собой, но сам не проливал слез. Когда я полюбил Джуди, то мечтал прожить с ней до скончания века, и где-то в глубине души у меня зародилось чувство счастья, хрупкое, как яичная скорлупа.

Я знал, насколько оно хрупкое, да и всерьез рассчитывать на счастье в том мире, в котором мы живем, вряд ли имеет смысл. Но я все же надеялся, что наша скорлупа уцелеет в течение некоторого времени.

Едва он сказал, что Джуди умерла, скорлупа треснула, и мой красочный мир сразу стал черно-белым. Через три дня я действительно встал на ноги, но я уже был совсем не таким, как прежде.

Похороны были тяжелыми. Явились все члены Загородного клуба, из Нью-Йорка прилетели отец и мать Джуди. Я плохо их запомнил, но они показались мне хорошими людьми. Мать Джуди сильно походила на дочь, и это расстроило меня. Я вернулся домой полностью разбитым и мечтал только об отдыхе. Сидни вызвался проводить меня домой и сидел в квартире, несмотря на мои просьбы оставить меня одного. Сейчас я понимаю, его присутствие в квартире в тот ужасный момент пошло мне на пользу. Наконец, около десяти он встал и сказал, что пойдет домой.

— Возьми месяц отпуска, Ларри, — сказал он на прощание. — Можешь играть в гольф, съезди куда-нибудь. Приди в себя. Ее ничем не заменишь, так что поезжай, отдохни как следует, а потом возвращайся и работай как проклятый.

— Нет, я вернусь завтра и буду работать как проклятый, — возразил я. — И спасибо за все!

— Никаких завтра! — он даже топнул ногой. — Я хочу, чтобы ты отдыхал месяц. Это приказ!

— Чушь! Как раз работа-то мне и нужна, чтобы отвлечься. Я буду работать. Завтра увидимся.