Ирина Цветкова - Скифская пектораль

– Леди Норфолк, я уже вижу головку ребенка. – Это врач Генри Уотсон. – Ещё несколько усилий с вашей стороны…

Да! Да! Нора сделает всё, чтобы приблизить миг прихода в этот мир своего сына… И вот уже ребёнок на руках Уотсона оповестил о своём появлении громким криком.

– Мой мальчик! – Нора сумела улыбнуться, хотя губы болели – несколько часов она кусала себе губы, чтобы не кричать от боли. – Мальчик мой, какой ты красивый! Дайте мне его! – она протянула руки к ребенку.

Доктор слегка замялся.

– Леди Норфолк, у вас девочка.

Казалось, Нора не услышала его.

– У вас дочь, леди Норфолк, – повторил Генри Уотсон.

Нора не верила своим ушам. Дочь?! Значит, не будет примирения с мужем? Значит, конец всем ожиданиям, всем надеждам, которые она лелеяла девять месяцев? Дочь?! Что скажет Джек, когда узнает? Это конец, конец всему. Их семья не будет счастливой, будет три несчастных человека. Дочь?!

– Возьмите её на руки, – доктор поднес новорождённую к матери.

– Нет! Уберите её от меня! Я не хочу её видеть!

– Леди Норфолк…

– Прочь! Прочь! – Нора швыряла подушки, со звоном падали медицинские инструменты, разбивались пузырьки с лекарствами. – Унесите её отсюда, я не хочу её видеть. Она мне не нужна. Несите её куда хотите, я её не возьму!

Доктору пришлось с ребенком ретироваться в другую комнату. Девочку спеленали, и Уотсон уже хотел было нести отцу отвергнутую матерью малышку, но посмотрел ей в глаза и что-то его остановило. Он решил не спешить, а прежде осмотреть новорожденную.

Лорд Норфолк пришел сам.

– Мне послышался шум, – начал он.

– У леди Норфолк был нервный припадок. Ей уже дали успокоительное, – Уотсон знал, что Джек Норфолк тоже ждал сына. – У вас родилась дочь. Леди Норфолк отказывается брать её на руки.

Доктор Уотсон перевёл дыхание, боясь поднять глаза на собеседника:

– Девочка родилась слепой…

Энрике с восторгом смотрел на свой новый «Мерседес». Он подумал о том, что если кто-то видит его сейчас со стороны, то, наверное, тоже любуется его новеньким четырёхколёсным чудом. А сам он, Энрике, замечательно смотрится вместе со своей машиной. Поэтому он не спешил, ходил вокруг машины, то стекло протрёт, то колесо проверит, то внутрь заглянет, будто ищет что-то. Ему хотелось, чтобы все смотрели на него и его авто.

Но, пожалуй, хватит. Пора ехать. Путь неблизкий, время терять не стоит. Энрике захлопнул дверцу и тронулся с места. «Мерседес» шёл легко, слушаясь руки хозяина. Энрике улыбнулся сам себе в зеркало, довольный покупкой. Этот «шестисотый» «Мерседес» будет украшением его гаража. Как модница подбирает туфли под цвет сумочки, так Энрике покупал машины на разные случаи жизни. У него уже были белый «Роллс-ройс», красный «Шевроле», «Вольво» цвета мокрого асфальта и вот, наконец, чёрный «Мерседес». Все классические цвета. Надо бы ещё цвета кофе с молоком, он видел такой автомобиль в Лондоне, и ему понравилось. Пожалуй, это будет «Тойота». Но это в будущем, а пока в его руках новая игрушка – «Мерседес». Нм нём он будет наносить визиты. Деловые поездки – «Вольво». «Роллс-ройс» – это для амурных дел. Пикники и путешествия – на «Шевроле». И разве кто-то упрекнёт его в расточительности, разве много у него автомобилей – ведь ни один не останется без дела.

Хорошо всё-таки ехать по трассе с ветерком! Энрике усмехнулся – он вспомнил своего покойного отца, который требовал, чтобы в родовое поместье они въезжали в экипаже. Традиции, видите ли. Двадцать поколений предков ездили в конном экипаже, а значит, и в ХХI веке Норфолки должны ездить домой только в экипаже. Энрике представил, как бы он сейчас тащился на кляче среди потока машин и чуть не рассмеялся. Ох, уж эти англичане с их любовью к традициям! Эта фраза «ох, уж эти англичане» прочно укоренилась в сознании Энрике, и он повторял её всякий раз, к месту и не к месту, но всегда вкладывая в одно это предложение всё то, что копилось в нём годами – раздражение, боль, горечь. Странно было слышать такое от англичанина. Но дело в том, что Энрике был англичанином лишь наполовину. Вторая его половина была испанской.

Энрике с неудовольствием глянул на себя в зеркало. «Опять я начинаю копаться в старых, давно ушедших днях моей жизни!» Он даже встряхнул головой, но они не уходили, его воспоминания. Его прошлое упорно преследовало его, ходило за ним, становясь настоящим и грозя стать будущим – будущей паранойей. Он хотел, но не мог избавиться от воспоминаний, они неизменно шагали в ногу с ним, заставляя снова и снова переживать то, что давно следовало бы забыть. А он не мог забыть, потому что считал, что в детстве сломали, разрушили его личность, и теперь он просто слабый, раздавленный обстоятельствами человек, у которого нет своего «я». И в этом виноваты его чопорные, надменные английские родственники.