Марина Крамер - Соблазны Снежной королевы

– Вы явно переоцениваете меня, и я даже не стану врать, что мне это приятно – нет, неприятно.

– Неприятно? А когда я тебе помогал выбраться из этой заварухи со Снежинкой, твоим папашей и любовничком-оборотнем – было приятно? – совершенно спокойно спросил он, и я опустила голову.

Да – если бы не Туз, мне ни за что не выбраться бы из ситуации с Настей Потемкиной, вдовой владельца загородного поселка Снежинка. Именно Туз помог мне спрятать Настю и ее дочку от наседавших рейдеров, которыми оказались мой дядюшка (ну не могу я называть его отцом!) и мой любовник Кирилл Мельников. Как же я была наивна, если считала, что Туз никогда не потребует благодарности за свою помощь…

– Хорошо. Но…

– Давай без «но», Варвара, – сразу обрезал он, – тендер через два месяца, сейчас готовятся документы, у тебя времени достаточно. Обещаю, что после этого ничего больше у тебя не попрошу и отношения наши никак не изменятся, ты всегда сможешь на меня рассчитывать. Даю слово.

Это меня немного успокоило – слово, данное кому-то, для Туза было делом чести, и он скорее умер бы, чем нарушил его. Но что с того? Для начала мне нужно придумать, как подтолкнуть Руслана к нужному решению, а я ничего не соображаю. И больше всего мне не хотелось возобновлять наш роман «по поводу», а не из-за вновь вспыхнувших чувств. Ощущение мерзкое…

Туз поднялся из кресла, глянул на часы:

– Мне пора. Ты умная девочка, Варя, сама поймешь, как действовать.

Я проводила его до двери и, закрыв ее, осела по стене на пол. С сегодняшнего дня начнется что-то невообразимое…

Остаток дня я провела в постели, отключив все телефоны и задернув шторы. От визита Туза осталось отвратительное послевкусие, но чего я еще хотела? За все в жизни нужно платить – и за зло, и за добро. Вопрос только в цене. Может, я напрасно драматизирую? Меня с Русланом ничего особенно не связывает – всего лишь закончившийся роман и вновь вспыхнувшее влечение, больше ничего. Может, и не стоит переживать? Что криминального в том, чтобы помочь старому приятелю получить то, что ему нужно, использовав при этом своего бывшего любовника? Но тогда почему мне так противно? Почему хочется лежать здесь, в темноте прохладной спальни, и рыдать в подушку? Я становлюсь слабее? Нет. Я влюблена? Тоже нет. Но тогда – что? А ответ прост – я ненавижу, когда на меня давят или когда меня используют. А особенно если это делает человек, которому я чем-то обязана. Зависимость – вот чего я не признаю. Это именно то, что вызывает во мне протест. Даже будучи в браке, я всегда была свободна – и, видимо, именно это и положило браку конец. Ну что ж… Значит, брачные узы – не мое. Ведущее слово – «узы».

Уснуть не удавалось, я встала и вышла на балкон, открыла створку и уселась с сигаретой, забросив ноги на перила. На Москву опустился жаркий летний вечер, все уже вернулись с работы, у кого-то играла музыка, во дворе слышались детские голоса – жара спала, и мамаши вышли с колясками и ребятишками от трех до семи лет. Не завидую я им…

Мысли невольно перенеслись к бывшему мужу и его сыну Макару. Волей-неволей мне приходилось иногда сталкиваться с мальчиком у моей бабушки, которая готовила его к различным музыкальным конкурсам. Эти встречи проходили ровно – что мне делить с учеником начальной школы, но между мной и бабушкой в такие моменты всегда возникало напряжение. Бабушка никогда не одобряла моего нежелания иметь детей и осуждала то, что я не смогла принять сына Светика. Мне это было странно. Чего она ждала? Что я с распростертыми объятиями возьму в свой дом ребенка, которого мой дорогой талантливый дирижер и композитор нагулял на стороне? Мало того – все эти годы бабушка помогала ему скрывать этот факт от меня, от собственной внучки! И после этого я должна каким-то образом проникнуться к этому пацану нежными чувствами? Да, конечно! И они оба – и Светик и бабушка – никак не хотели понять меня. Я относилась к Макару ровно – и этого было с лихвой при моем-то характере, но им этого было мало. А я никак не могла объяснить, что просто не могу полюбить чужого ребенка, постоянно напоминающего мне об измене мужа и о предательстве бабушки. Теперь все, казалось бы, встало на свои места – Светик ушел, чтобы жить с Макаром и воспитывать его, бабушка получила что хотела – внука, пусть и неродного, которому передавала свои музыкальные знания, а я осталась в одиночестве, что, надо признать, пошло мне на пользу. Но если Светика я смогла вычеркнуть из жизни, то с бабушкой так не поступишь – она фактически единственный родной мне человек, маменька, живущая в Швеции, не в счет. Я исправно ездила, проводила иногда половину выходного дня, разговаривала о чем-то. Бабушка вела себя как обычно, хотя я чувствовала, насколько ей стало тяжело со мной. Всю вину за развод со Светиком, которого обожала, она переложила на меня и всякий раз, едва поднималась эта тема, не забывала напомнить мне об этом. Никто не может ранить нас сильнее и четко попасть в больное место, как наши близкие…