Эдгар Уоллес - Шутник

Балансируя на них, Джим ухватился за кабель и повис; вдруг кто-то тяжелый вошел в лифт и захлопнул дверь. В ту же секунду Джим стал быстро подниматься. На самой верхней площадке лифт остановился с таким толчком, что он чуть не оторвался от кабеля.

Комнаты в верхних этажах были ниже, чем в нижних, поэтому его колени приходились на уровне входа в лифт во втором этаже. Если бы он добрался до закраины, то уже ничего бы не стоило перелезть через тонкую решетку. Надо попробовать. Он стал тихонько скользить вниз по кабелю, пока смог коснуться ногами шестидюймовой закраины между шахтой и решеткой. Собрав всю силу, Джим прыгнул вперед и через секунду был наверху.

Он бесшумно пополз по лестнице и едва не был замечен высокой женщиной, стоявшей на площадке, приложив ухо к закрытой двери той комнаты, где, по его предположению, была заключена Эйлин. Скрываясь за поворотом лестницы, он услышал голос Гарло, на что-то жалующийся.

— Это было так по-театральному грубо, я просто оскорблен! Глупо писать записки на карточках… да еще булавкой. Если б я знал…

Взволнованный ответ шепотом — и Гарло вдруг засмеялся.

— Ну, ну, глупый вы, больше ничего не скажу. Никогда не делайте ничего подобного. Хорошо еще, что полиция не могла разобрать вашей записки.

Джим почти забыл о существовании бородатого человека. Он слышал, как дверь открылась, и быстро побежал по лестнице, пока не очутился в вестибюле. Стрелки серебряных часов на камине показывали пять.

Снова спускался лифт, и, спрятавшись в углубление, Джим увидел, что Гарло вошел в библиотеку.

В одну секунду сыщик был в лифте и нажал верхнюю кнопку. Когда лифт достиг верхнего этажа, вдруг что-то случилось. Несколько мгновений Джим не мог понять, что это такое. Две лампы на крыше лифта погасли, внизу что-то блеснуло синеватым светом, и оттуда сверкнула молния.

Джим схватился за решетку, которая в верхнем этаже достигала потолка. Она не пошевелилась; он толкнул ногой дверь, но она была из кованной стали. В течение трех часов второй раз в ловушке! Он услышал, как входная дверь внизу закрылась — и затем молчание.

— Элк!

Откуда-то раздался глухой голос Элка.

— Можете вы спуститься в холл?

— Попытаюсь.

Перед Джимом, заключенным в клетку, была дверь в комнату миссис Эдвинс, и вдруг ручка двери медленно повернулась.

Дверь слегка отворилась, еще немного… и Эйлин Риверс вышла на площадку.

— Эйлин! — хрипло закричал он.

Она увидела его измученное лицо.

— А, полицейский волокита, — попробовала она пошутить, — пожалуйста, отвезите меня домой.

— Кто завел вас сюда? — спросил он, почти не веря своим глазам.

— Никто, я пришла по доброй воле, — о, Джим, какой он милый!

— Боже мой, — простонал человек в клетке. — А я и не заметил этого!

За двенадцать часов до этого драматического момента шофер, жевавший резинку, почувствовал себя неловко.

— Сумасшедший и женщина в обмороке! — размышлял он. — Очень затруднительно.

Нагнувшись, он поднял девушку и перекинул ее через плечо. Свободной рукой поставил безумца на ноги.

— Вы ударили меня! — пропищал Элленбери.

— Вы живы, — невозмутимо сказал шофер, — значит, я не бил вас.

— Вы задушили меня!

— Вперед, Синяя Борода, — нетерпеливо крикнул шофер.

По-видимому, сто сорок фунтов женского тела были вполне ему по силам; идя следом за маленьким человечком, которого он держал за шиворот, шофер весело посвистывал.

Он поднялся на каменные ступени и вошел в холл. Из-за угла верхней площадки лестницы выглянула горничная и чуть не свалилась со ступеней, так ее поразило, что в Ройальтон-хаузе что-то случилось, а ведь до сих пор тут никогда ничего не случалось.

Шофер опустил девушку в небольшое кресло. Глаза ее были открыты: ей было дурно.

— Самое лучшее для нее теперь — чашка чая, — сказал шофер и так повелительно позвал горничную, что та даже не взглянула на своего хозяина. Тот стал как будто еще меньше ростом; в руке он все еще держал мокрую ручку топора.

— Я думаю, вам лучше куда-нибудь положить этот топор, — спокойно сказал шофер.

Только тогда Эйлин заметила его присутствие. У него были смешные усы, как у моржа, и когда он говорил, они поднимались и опускались. Ей хотелось смеяться, но она знала, что это истерика. Она посмотрела на топор, его ручка была мокрая и скользкая. Вздрогнув, она повернулась к шоферу; он говорил что-то тоном оракула, этот тон ей напоминал кого-то. Она заметила, что и он смотрит на нее, и ей стало неприятно.