Татьяна Устинова - Близкие люди

И на все остальное мне наплевать, мать вашу!

Наплевать…”

Едва открыв дверь в квартиру, он понял: что-то случилось.

С ключами в руках он замер, как насторожившаяся собака, которая верхним чутьем пытается уловить, что не правильно в окружающем ее привычном мире.

Первое, что было совершенно не правильно, – это то, что где-то хохотал Иван. Не рыдал. Не орал. Не бился в истерике, а хохотал.

Второе – не работал телевизор. Степан не слышал ни сокрушительной стрельбы, ни политических новостей, ни воплей восторженных зрителей.

И еще чем-то пахло. Чем-то таким, отчего у него вдруг стало пусто и гулко в животе и показалось, что он немедленно умрет, если не съест этого… что так пахнет.

Забыв снять ботинки, зажав в кулаке ключи, осторожно, как сапер, боящийся нарваться на мину, он двинулся в глубь квартиры, заглядывая по дороге во все двери.

В Ивановой спальне горел свет. Иван, по-турецки скрестив ноги, сидел в кровати на одеяле и хохотал так, что время от времени заваливался на бок в приступе буйного восторга.

На полу, под торшером, тоже скрестив ноги, сидела – Степан закрыл глаза и пошатнулся – прибалтийская крыса Инга Арнольдовна и читала в лицах “Трое в лодке, не считая собаки”.

“Этого не может быть. Я ошибся квартирой. Или домом.

Или жизнью”.

И еще он подумал: “Хватит. На сегодня мне уже хватит удовольствий. Я больше не вынесу”.

– Добрый вечер, – проговорил он мрачно, – что тут происходит?

Развеселая парочка разом встрепенулась и замерла, одинаково вытянув шеи.

– Папка! – завопил Иван. – Папочка приехал!

И кинулся ему на шею. Как правило, по вечерам он прятался за диваном.

Степан растерянно подхватил его, стукнув по спине портфелем, который он так и не догадался отпустить, и потерся щекой о золотистую макушку и даже чуть-чуть подышал в нее.

И ему стало легче.

– Прошу прощения за вторжение, – проговорила прибалтийская крыса сдержанно, – но у нас не было другого выхода.

– Как вы сюда попали? – буркнул Степан.

– Клара Ильинична не пришла! – заорал Иван ему в ухо и запрыгал на нем, как бандерлог на пальме, вцепившись руками и ногами. – Не пришла, не пришла, не пришла!! И Инга Арнольдовна повезла меня домой!

– А мне нельзя было позвонить? – Он сам не понимал, что с ним, почему он так злится, что хочет изобразить. Гнев?

Неудовольствие? Все, что угодно, кроме того, что изобразить бы следовало, – благодарности.

Все уже было ему ясно – произошел некий форс-мажор, и эта… как ее… Ингеборга этот форс-мажор ликвидировала.

Ну и спасибо ей большое!.. И до свидания!..

– Мы вам звонили, – сказала она все так же сдержанно, – и на работу, и на мобильный. На работе вас не было, а мобильный…

– Да, – перебил он, – знаю. Не отвечал.

Он вдруг так устал, что ему расхотелось жить. Вообще жить, а не только задавать вопросы и выслушивать ответы.

– Подожди, я руки помою, – сказал он Ивану и опустил его на диван.

Он вымыл руки, вышел из ванной, уселся за стол в гостиной и потер лицо. Потом потянулся за телефоном.

“На удивление милый и общительный человек”, – подумала Ингеборга, глядя в его солдатский затылок.

– И что, Клара Ильинична совсем не пришла? – не оборачиваясь, спросил он как бы в пространство, но, надо полагать, у нее.

– Пришла, – призналась Ингеборга, решив, что терять ей, кроме жизни, все равно нечего, – она пришла, час побыла с мальчиком, и я ее уволила.

Трубка упала из толстых пальцев и грохнулась на стол с противным пластмассовым звуком.

– Представляешь, как здорово, пап? – спросил в дверях Иван. Он стоял, завернувшись в плед, который простирался за ним, как шлейф. Мордаха у него была счастливой. – Она больше не придет, мне Инга Арнольдовна обещала! Представляешь, пап?!

– Да, – согласился Степан, – представляю. Так, а теперь объясните мне, что, в конце концов, произошло?

– Я уволила вашу няньку, потому что это никакая не нянька, а… – она поискала слово, – профессиональная садистка.

Она даже двух слов не может сказать спокойно. Она терроризирует ребенка, как будто это ее главная задача. Она его унижает, заставляет выполнять ее идиотские приказания…

– Да вам-то что за дело, черт вас побери?!

– Да не меня черт побери, а вас черт побери! У вас нежный, милый, душевный мальчик, а вы растите из него неврастеника и лгуна! И все потому, что вам нет до него никакого дела!

– Значит, вам есть дело?!

– Мне есть!

– По какому праву вы вмешиваетесь в нашу жизнь?! Кто вас об этом просил? Что вам здесь нужно? Хотите, я заплачу вам за доставку моего ребенка, и проваливайте отсюда! Только для начала верните на место мою няньку!