Виктория Платова - После любви

Когда «Франсуа Пеллетье, но можете звать меня Фрэнки» был уже мертв.

Память – вот что мешает мне заподозрить Спасителя мира хоть в чем-то. Память и здравый смысл. И то немногое, что я знаю. С одной стороны:

– Алекс, никто другой, обратил мое внимание на бритву, заставил меня вытащить ее и наследить на лезвии, асам к ней даже не прикоснулся;

– Алекс, никто другой, не явился на им самим же назначенное свидание, и мне пришлось довольствоваться Фрэнки;

– Алекс, никто другой, имел возможность проникнуть в мой номер, а следовательно, подбросить в сумочку спички «Cannoe Rose» и вытащить из коробки конверте негативами;

– Алекс, никто другой, отбыл из Эс-Суэйры так скоропалительно, что его отъезд можно считать бегством. Бегством с места преступления;

– Алекс, никто другой, приехал сюда со странным визитом. Поверить в то, что он явился сюда из-за экзальтированного письма экзальтированной дамочки о каких-то там досках для серфинга – верх легкомыслия. Апофеоз идиотизма;

– Ясин предупреждал меня об опасности контактов с Алексом, ни с кем другим.

С другой стороны:

– у Ясина дурной глаз, дурной глаз;

– Алекс не знал, что я отправлюсь в «Ла Скала» без него, я могла бы выбрать любой другой ресторанчик, любое другое кафе. А могла бы и вовсе остаться в номере;

– Алекс впервые в Эс-Суэйре, он не слишком хорошо осведомлен о ее географии, нужно знать город, чтобы не заблудиться в нем, чтобы добраться до форта. А если ты не ориентируешься в Медине – и фора во времени тебе не поможет. В полчаса, час – не говоря уже о десяти-пятнадцати минутах;

– в момент совершения убийства, а именно между половиной двенадцатого и полуночью, Алекс был в отеле, он звонил на ресэпшен Фатиме -

и это самый важный аргумент.

Против него не попрешь, Фатима не стала бы лгать мне, Фатима – незаинтересованное лицо. Остается только сожалеть, что визитка Алекса Гринблата, скорее всего, так и останется невостребованной. Мне не получить работы в его загадочной конторе.

Мне не выбраться.

Время, пространство, люди, вещи – все против меня. Мои собственные отпечатки вопиют о моей же виновности. Как могло произойти, что Фрэнки, здорового сильного парня, зарезали совсем рядом, в двух шагах, а я даже не почувствовала этого? Не заметила. Не услышала ни звука. Он не сопротивлялся? Он был застигнут врасплох?..

В этом есть что-то мистическое.

Как и в истории самой бритвы с монограммой «P.R.C.». когда-то найденной мной в седьмом номере. Том самом, в котором впоследствии поселился Фрэнки. Совершив круг во времени, Фрэнки и бритва наконец-то встретились. Может быть, судьба Фрэнки была предопределена в тот самый момент, когда бритвенный прибор остался лежать на раковине в ванной? По прошествии полутора лет мне уже не вспомнить того, кто занимал номер семь.

Уж точно не гастарбайтер.

И не китаец (великий шелковый путь всегда проходил вдали от «Sous Le Ciel de Paris»), и не серфер с подружкой, и не подружка, отлепившаяся от серфера и проводящая отпуск в созерцании волн и воздушных змеев. Хотя женщину тоже не стоит сбрасывать со счетов, накануне убийства я сама затарилась станком с двумя лезвиями, чтобы побрить ноги. Конечно, брить ноги опасной бритвой – вещь экстремальная, но… Эс-Суэйра – город экстремалов, а что, если подсказку следует искать в монограмме? Дохлый номер, вариантов ее расшифровки слишком много, а потому – не существует вовсе.

Я в полном дерьме. «Estoy en la mierda».

В отличие от вовремя уехавшего Алекса, в отличие от Жюля и Джима, в отличие от моего араба-следователя. У него хотя бы существует стройная картина происшествия, причина и следствие движутся в нужном русле, никуда не отклоняясь, свидетели расставлены по местам, хронометр не вступает в противоречие с рулеткой, сантиметры отражаются в секундах, метры – в минутах; вопрос мотива – вот что его волнует. Но мотив может быть любым – он имеет дело с иностранкой, ведущей растительную жизнь в чужой стране. Ее прошлое (в ее стране) – скрыто от глаз, а оно может быть любым, даже самым невероятным. Так почему бы не предположить, что мы с Фрэнки были знакомы много лет назад; мы были знакомы, а это уже повод для убийства. Мы повздорили на почве выяснения отношений – а это уже повод для убийства. Я хорошо ориентируюсь в пространстве города и форта – а это уже повод для убийства. Я существую, а это уже повод для убийства.

И мне не за что ухватиться, не на что опереться.

Разве – на стену в камере, днем она отдаляется на положенное ей расстояние в десять шагов и становится просто стеной. Чтобы хоть чем-то занять себя и на какое-то время отвлечься от дурных мыслей, я черенком ложки выцарапываю на ней что-то вроде кроссворда, или скорее сканворда: