Виктория Платова - После любви

Моя рука совершенно непроизвольно тянется к подлой соблазнительнице Mariela и в тот же момент повисает в воздухе.

Парики.

Не замеченные мной сразу, заслоненные галстуками, очками, бельем.

Не то чтобы они спрятаны от глаз специально – нет. Просто парики лежат в укромном местечке, не выпячиваются и ведут себя сдержанно, как и подобает дорогим парикам из натуральных волос. Я всегда испытывала предубеждение к парикам, особенно из натуральных волос. Всему виной страшилки, их любили рассказывать мои питерские друзья: что мол-де волосы для подобных нужд срезаются с трупов, с невостребованных тел в моргах, но это – русские страшилки.

Не имеющие ничего общего с индустрией изготовления париков в просвещенной Европе.

Рыжий.

Белый.

Жгуче-черный.

Все три парика великолепны, роскошны. Все три парика кажутся скальпами, снятыми с черепов топ-моделей, рекламирующих шампуни, с черепов киноактрис, рекламирующих себя самих, с черепов участниц конкурса «Мисс Мира», которые заняли призовые места в номинации «купальники».

Вот откуда появились брюнетка, блондинка и рыжая – мне стоило бы больше доверять словам сумасшедшей Ширли. Да и наконец-то включившееся воображение рисует брюнетку в пончо из шерсти ламы (очки от Армани), рыжеволосую femme fatal в черном шифоне и с красной розой на поясе (очки от Джанфранко Ферре) и блондинку, затянутую в латекс (очки от мотоциклетного шлема, шлем и мотоцикл «Kawasaki» прилагаются).

Таких вариантов возникает множество, и в каждом ни одна из троих не повторит другую, вот Ширли и запуталась. Кем была Мерседес на самом деле?

Гением переодевания?

Еще – и гением переодевания. Ко всему прочему.

Кофточка от Mariella Burani больше не волнует меня, пошла она к черту!.. А следом за ней стоит убраться мне, и чем скорее, тем лучше: богатство, заключенное в гардеробной, не может долго оставаться невостребованным.

Но перед тем, как уйти, мне не мешало бы посетить туалет, от всех переживаний сегодняшнего дня мочевой пузырь непомерно раздулся и переполнился и теперь вряд ли так уж кардинально отличается от мочевого пузыря касатки средней руки.

С облегчением задвинув дверь гардеробной, я нацеливаюсь на ванную, где, по моим расчетам, должны находиться вполне исправный унитаз и расколотое биде.

…С биде все оказывается в порядке, роль ванны с блеском исполняет джакузи со множеством форсунок и задвигающимся стеклянным пологом, а белоснежный кафель унитаза заставляет вспомнить об улыбке Слободана Вукотича. Дно ванны пересохло, в ней нет ни капли влаги – так же, как нет ни капли влаги в раковине; ее поверхность свободна от кремов, гелей, зубных паст, зубных щеток и мыла, зато есть целый рулон туалетной бумаги в держателе.

И – зеркала.

В этом не было бы ничего странного, если бы зеркало было одно. Но их восемь: два вмонтированы в потолок, еще два – на стене, к которой примыкает джакузи, еще два – на стене напротив, еще одно – над раковиной, еще одно – против унитаза: едва усевшись, я обнаруживаю в нем свою физиономию и застывшее на ней выражение неземного блаженства. Да-а… Скрыться от своих отражений в самой интимной части дома невозможно. К тому же все система зеркал устроена так, что они замкнуты друг на друге и множат пространство внутри, одна лже-Мерседес прямо на глазах превращается в восемь лже-Мерседес, а затем и в шестнадцать, и тридцать две, и… и… и… фас-профиль, профиль – фас – три четверти, и… и… и…

Эти зеркала – верный путь в психушку. Таков мой вердикт.

Я выбираюсь из ванной комнаты с плотно зажмуренными глазами, а теперь – вон!.. Вон из этой странной квартиры, даже перспектива новой встречи с пупсом, подвергшимся линчеванию на перилах пятого этажа, меня не остановит.

Вон!..

Рысью промчавшись по залу и выскочив в прихожую, я уже готова взяться за ручку входной двери, когда меня останавливает телефонный звонок. В пустых гулких комнатах безобидная, в общем, трель звучит как удар бича, как серия следующих один за другим выстрелов, в них слышится угроза и торжество: ты попалась, попалась!..

А вот и нет!

Сейчас я толкну дверь – и только меня и видели! Накось выкуси, как сказали бы мои питерские друзья. Кажется, я проговариваю это вслух, после чего следует сухой щелчок автоответчика. И женский голос – глубокий, сильный (и кажется – когда-то мною слышанный) начинает речь, больше похожую на тронную:

«Абла пура мьерда 35, но черт с вами, продолжайте. Только покороче, у вас есть ровно пятнадцать секунд. Время пошло».