Татьяна Полякова - Судьба-волшебница

Звонка я в тот вечер так и не дождалась. Сама звонить тоже не стала, на сей раз из принципа: не звонит, ну и ладно.

Ночь выдалась беспокойной, в том смысле что спала я плохо, а если и удавалось заснуть, то сны являлись тревожные, а под утро и вовсе приснился кошмар. Оттого кофе я пила в легком раздражении и в некоторой обиде на судьбу. Все-таки позвонила Ирке, но только для того, чтобы сообщить: я уезжаю. Провожать меня не обязательно, однако попрощаться бы хотелось. Мобильный Ирки был отключен. То же самое с телефоном Горы.

– Очень мило, – фыркнула я.

Тут в дверь позвонили. Я пошла открывать, гадая, кого увижу: дорогих друзей, вспомнивших наконец-то обо мне, или Стасю? И не отгадала. На пороге стоял Герман. Я мысленно выругалась, а вслух сказала:

– Задолбали вы, братья Купченко. Сегодня отбываю по месту жительства, так что прибежал ты напрасно.

Герман в ответ улыбнулся. Вполне по-человечески, кстати.

– В квартиру впустишь? – спросил ворчливо.

– Зачем?

– Не тут же стоять…

Я пожала плечами и направилась в кухню, он, захлопнув дверь, пошел за мной.

– Квартира словно не твоя, – заметил, оглядываясь.

– Так и есть.

– Хочешь, я ее куплю?

– Купи. Вот только зачем она тебе? От меня избавиться? Я и так сегодня уезжаю.

– Значит, сегодня?

– Могу билет показать.

– Без надобности. Возвращаешься к себе в Питер? – Я постаралась своего удивления никак не демонстрировать, а Герман усмехнулся: – Думала, я не знал, где ты?

– Думала, тебе это безразлично.

– Если бы… – он вновь усмехнулся. – Дело давнее… но… я до сих пор… в общем, прости меня, если можешь.

Хорошо, что я на стуле сидела, не то ноги бы точно подкосились. Должно быть, Герман за эти годы сильно переменился, не в его привычках просить прощения, особенно у меня. Чудеса. Однако как ни была я поражена такими переменами, нашла в себе силы ответить спокойно.

– Ты прав, дело давнее, и я тебя давно простила.

Я не знала, что еще сказать, и надо ли говорить, Герман, наверное, тоже не знал, пауза затягивалась, мы старательно отводили взгляд. Наконец он произнес:

– Арни у тебя вечером был?

– Да, поработал водителем. Съездили в пару мест, посидели в кафе.

– Невеста его рвет и мечет, вчера их ждали в ресторане, где будет проходить торжество, собирались меню обсудить.

Говорил он с усмешкой и без злости, точно все это его совсем не касалось.

– Извини, не знала…

– Ты тут ни при чем, – махнул он рукой. – Вообще-то, братик прав: жениться надо по любви. Ты как считаешь?

– Разбирайтесь сами.

– Невесту эту я ему нашел, – продолжил Герман. – Он все по тебе сох. В Америку собирался. Скажи я ему, что ты в Питере, сорвался бы в тот же день.

– Спасибо, что промолчал. Надеюсь, что и впредь мое местопребывание останется в тайне.

– Значит, у братца нет шансов?

– Никаких.

– Что ж, судьбу не обманешь. Хотя попытаться всегда можно. – Он засмеялся и мне подмигнул. – Как у тебя, все нормально? Парень есть? – Я поморщилась и головой покачала. – Не стоило спрашивать? – хмыкнул Герман. – Ну, извини.

– Спрашивай на здоровье. Парня нет. Для девушки это всегда обидно, оттого и морщусь.

– А чего так? Ты ж красавица!

– Венец безбрачия.

– Это кто сказал?

– Цыганка на вокзале.

– Нашла кому верить. У меня, кстати, тоже никого. То есть баб пруд пруди, но… все взаимозаменяемы. Наверное, тоже венец. – Он вновь хохотнул. – Как отрезало. Должно быть, на небесах решили, это мне за тупость.

– Ты вроде дураком не был?

– Да? Чего ж тогда дурака свалял? Как бабуля-покойница говорила, что имеем – не храним, потерявши – плачем. – Он хлопнул ладонями по коленям, точно подводя черту, и поднялся. – Ладно, я пошел. Арни гони в шею. Он тебе не пара. И сам об этом прекрасно знает. Пусть со своей Наташкой мучается, она в нем души не чает. Питеру привет. Я там довольно часто бываю, по делам. Мимо твоего дома пару раз проезжал.

Он направился в прихожую, я плелась за ним. Герман открыл дверь и, уже стоя на пороге, спросил нерешительно:

– Позвонить-то можно будет?

– Звони, – промямлила я.

– Тогда диктуй номер.

Я продиктовала, он кивнул:

– Я запомню, – вышел и захлопнул дверь. А я повалилась на банкетку, счастливо оказавшуюся рядом, и уставилась на стену в крайнем недоумении. Это мне сейчас все привиделось? Или Герман в самом деле сожалеет? Он мне почти в любви признался или у меня глюки? Вчера был готов мне голову откусить, а сегодня нате вам: если можешь, прости. И что теперь? «Билет сдавать, – услужливо предложил внутренний голос. – Себе-то не ври, все эти годы ты продолжала сохнуть по этому придурку, уступившему тебя родному братцу, как место в троллейбусе».