Нина Васина - Падчерица Синей Бороды

— Что это такое? — совершенно искренне таращит глаза Коржак.

— Это шарф, в котором мой отчим был, когда его ранили в Сюсюках.

Вообще-то, как вы знаете, его потом еще в озере топили, как же шарф оказался у вас в доме? Я как раз хотела это узнать у вашей жены, когда вы пришли на крики.

Дядя Ваня закрывает глаза. Дядя Петя быстро отворачивается и спускается вниз, уводя только что поднявшихся жену Лаптева и тетю Валю из Перми. Дядя Вова пытается взять за руку Коржака, но тот руку вырывает. А повар протягивает ко мне обе руки:

— Я отнесу.

— Да, пожалуйста, отнесите… Отнесите следователю Лотарову, он ведет мое дело. — Закатываю шарф валиком и протягиваю повару. — Только сразу же, ладно?

— Я отнесу.

— Сейчас!

— Сисяс.

— Скажите, что утром может быть поздно.

— Сисяс.

— Я хочу покоя! — кричит Коржак и идет в свою комнату.

Все понемногу расходятся. Странно, но Аделаида не появилась.

— Все, — шепчу я собаке. — Спасибо. Молодец. Теперь мне уже не страшно.

Можешь идти в свою коляску.

Я ложусь, не раздеваясь. Думаю. Думаю. Думаю. Лена видела фотографию, на которой моя мама с сестрами, она могла ее видеть только в квартире корейца.

Это она искала ключ в прокладках.

Через полтора часа слышу шум внизу, выхожу на лестницу, не зажигая света, и вижу, что Аделаида провожает Харизму у дверей.

Сбегаю вниз.

— Уезжаете?

Обе женщины дергаются и смотрят на меня с задумчивым сомнением.

— “Совершенство принципа”, — вздыхаю я, — коньяк с горячим шоколадом.

Это красиво. Глаза Харизмы теплеют.

— Девочка, — говорит она, положив мне на плечо тяжелую руку. — Ты хотя бы понимаешь, во что влезла?

— А вы?

— Смешная… Гадамер никогда не рассказывал о тебе. Берег для личного пользования. Что это значит, когда мужчина никогда не говорит о женщине, знаешь? Это значит, что он смертельно болен ею. Вот, возьми на память. — Харизма расстегивает шубу и рвет цепочку, чтобы отдать мне медальон. — Он недорогой, мы с Кемиром купили себе одинаковые в Турции. В этом — прядь его волос. Возьми.

Заторможенным движением протягиваю ладонь.

— Так не пойдет, давайте меняться, — я снимаю с руки цепочку. — Она тоже недорогая, возьмите.

— Ну… как хочешь, — Харизма ждет, пока я надену на ее руку цепочку.

Я вожусь с замком, пальцы дрожат.

— Иди, девочка, я попрощаюсь с близким человеком, — просит Харизма и поворачивается к Аделаиде. — Ты думаешь, стоит вот так спешить, не попрощаться ни с кем?

— Уходи быстрей, у меня тяжело на душе, — крестит ее Аделаида.

В пять тридцать раздался выстрел.

Мне так и не удалось заснуть.

Почти сразу же после выстрела в дверь позвонили. Все гости сбежали вниз, звали Евгения Кирилловича, а он все не шел, а когда вышел, то был бледнее беленой стены в коридоре.

— Вы опоздали, — сказала я следователю Лотарову. — А мне наплевать.

— Все остаются на своих местах! — объявил Лотаров. — Никого не впускать и не выпускать!

— Пустите Пенелопу, я несовершеннолетняя, и она единственный сейчас близкий мне человек. Пенелопа сразу же затолкала меня в кухню.

— Кто теперь? — спросила она.

— Жена Коржака. Только не ругайся, ладно. Я, честное слово, ни при чем.

Он ее убил из ревности.

— Ладно, не расстраивайся, я не собираюсь ругаться.

— А вдруг тебе все-таки захочется, ты сдержись!

— Алиска, что ты несешь? Ну почему я буду ругаться, если этот неуловимый Коржак окажется наконец за решеткой?

— Коржак здесь ни при чем, — вздыхаю я.

— Ты же только что сказала, что он убил жену?

— Да, он убил, но Коржак Е.К., директор “Медикуна”, это не он. Это была его жена, Елена Константиновна.

— Ничего не понимаю, подожди… Ты хочешь сказать?..

— Я хочу сказать, что Евгений Кириллович убил свою жену, Елену Константиновну, а она была директором “Медикуна” и, хотя почти ничего не смыслила в медицине, смогла уговорить работать на нее многих друзей мужа.

Пенелопа, усевшаяся рядом со мной на диване в гостиной, чтобы успокоить, вскакивает и начинает бегать туда-сюда по комнате, стиснув руки.

Дурацкая привычка.

— Она была любовницей корейца, — говорю я тихо, опустив голову. — Кореец прятался здесь после того, как выбрался раненый из озера.

— Да, я поняла, ты передала шарф… А почему ты решила, что я буду ругаться?

— Мне показалось… Я подумала, что ты все поймешь раньше меня.

— А я не поняла! — повышает голос Пенелопа. — Я тупая! Что же это получается? Директор “Медикуна” мертв?