Виктор Пронин - Смерть в своей постели

Строители жили в подвале. Это была большая комната, почти зал, который в будущем можно бы приспособить и под настольный теннис, и под бильярд, и даже под небольшое стрельбище — чего только по пьянке не придет в голову загулявшим гостям. По диагонали, из угла в угол, расстояние явно превышало двенадцать метров, и из воздушных пистолетов вполне можно устраивать полуночные состязания.

Здесь было тепло, сухо, вдоль стен шли толстые, горячие трубы — отопление в доме было свое, независимое от внешних условий, от государственных котельных. И воздух свежий — три небольших окна у потолка давали достаточно и света, и воздуха.

Вдоль стены стояли несколько кроватей, скорее всего, позаимствованных в какой-нибудь соседней воинской части. Но заняты были только две — с них-то и поднялись два мужичка, едва Пафнутьев вошел. Поднялись, да так и остались стоять у своих кроватей, словно ожидая от него каких-то указаний.

— Вольно! — сказал Пафнутьев, закрывая за собой дверь. Мужички расслабились, заулыбались и сели на кровати, с которых только что поднялись. — Кто такие будете?

— Работаем мы здесь… — ответил молодой — более щуплый и, похоже, пошустрее.

— Давно? — задал Пафнутьев самый невинный вопрос, не предполагая, что он окажется самым существенным из всех, которые он вообще мог задать.

— Да уже больше года, — ответил тот, что постарше.

— Да-а-а? — удивился Пафнутьев. — А сами откуда?

— Западная Украина. Золочев.

— А дома жены молодые, дети малые?

— Так оно и есть.

— И что же вы тут делаете?

— Штукатурные работы, кирпичная кладка, камин вот сложили, отопление провели… Сейчас третий этаж вагонкой обшиваем. Хватает работы.

— Когда домой?

— Собирались через месяц… А теперь даже и не знаем.

— В чем проблема?

— Хозяина-то нашего, говорят, убили…

— Точно убили. — Пафнутьев сел на свободную кровать. — Могу подтвердить. Этой ночью и убили.

— Вопрос возникает…

— Слушаю внимательно.

— Кто же заплатит за работу?

— Сколько вам не заплачено?

— За весь год и не заплачено.

— За год?!

— Мы и намекали, и открытым текстом, и за горло брали нашего Константина Александровича…

— И что же Объячев? Устоял?

— Устоять-то устоял… Да, видно, не все такие лопоухие, как мы, — сказал молодой парень. — К кому нам теперь за деньгами-то? Или все так и ахнулось?

— Не знаю, ребята, — развел руками Пафнутьев. — Вопрос не простой. И если уж говорить откровенно…

— Ну? Ну? — нетерпеливо, почти хором заторопили его рабочие, побледнев от дурных предчувствий.

— Не завидую я вам.

— Да не надо нам завидовать! Мы тоже никому не завидуем! Нам деньги нужны!

— Понимаю, — кивнул Пафнутьев. — Хорошо вас понимаю. И потому не завидую. И сразу говорю — не по моей это специальности. Моя забота убийцу найти.

— А почему к нам пришли с этим делом?

— Не только к вам, я ко всем подхожу. Народу в доме не так уж много, человек пять, семь… С вами чуть побольше. Убийца в доме. Кто?

Но даже эти суровые слова не смогли сбить мужиков с их собственных проблем, похоже, они и не услышали вопроса Пафнутьева, озабоченные уплывающими из рук деньгами, которые зарабатывали целый год. Они смотрели Пафнутьеву в глаза, и он хорошо видел, что нисколько не заботит их поиск убийцы, что думают они сейчас только о деньгах. Впрочем, их напряженное, сосредоточенное молчание могло быть истолковано совсем иначе. И Пафнутьев мог при желании озвучить сейчас их мысли иначе — все ли сделано чисто, не осталось ли следов, нет ли чего такого, за что их могут привлечь, уличить и посадить надолго.

Всматриваясь в лица мужиков, вслушиваясь в их горестные причитания, Пафнутьев не мог избавиться от впечатления, что во всем этом таится какой-то второй смысл. Или рабочие недоговаривают, или говорят не самое главное. То вдруг без всякой надобности быстро переглянутся, словно сверяя свои слова, словно советуясь. И еще видел Пафнутьев — нет, все-таки нет в них истинной горести, боли, разочарования. Не так себя ведут люди, которые, отработав год, вдруг обнаруживают, что получать нм нечего и даже более того — не от кого. В какой-то неуловимый миг показалось ему, что они не столько печалятся, сколько хотят показать свою опечаленность.

И он решил проверить свои впечатления.

— Как же вас дома-то встретят? Там же на деньги надеются? Наверное, в долги залезли в надежде на ваши заработки?

— Ой, не знаю, не знаю! — запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону, старший рабочий. — Боюсь даже думать об этом, боюсь даже представить, что будет, когда скажу все, как есть. — Он замолчал, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.