Виктор Пронин - Смерть в своей постели

— За упокой, так за упокой, — промямлил Худолей озадаченно. Последние слова бомжа ошеломили его своей простотой и какой-то потусторонней убедительностью.

— Спасибо, конечно, что ты выпил со мной, но я ведь знаю… Если придется брать меня… Ни на секунду не задумаешься, а?

— На секунду задумаюсь, — твердо сказал Худолей.

— Подозреваешь? — напрямую спросил бомж.

— Нет. — Худолей покачал головой. — Не подозреваю. Но вопросы задать обязан.

— Все правильно, — кивнул бомж одобрительно. — Кто-то должен и жизнь двигать.

— Кто мог убить Объячева? — спросил Худолей.

— А кто угодно. Все они люди с пониманием о себе, с гордостью. Стремления у них.

— И к чему же они стремятся?

— К достатку.

— А ты не стремишься?

— Нет. — Михалыч покачал головой, как бы прислушиваясь к собственным словам, и повторил тверже и отчетливее. — Нет, не стремлюсь. Нет никаких сил. Живу, как ветка какая, трава, тварь земная или водяная… Холодно стало — замерз, солнышко пригрело — ожил.

— А пистолет-то… Почистил.

— Ага, — кивнул Михалыч. — Почистил. Бутылку вот нашел, тоже почистил. Неплохая бутылка оказалась, да? — Он усмехнулся.

— И мужчина мог убить, и женщина? И жена? И любовница?

— Стремления у них.

— К достатку?

— Гордость опять же… И это… Не согласны они, как все в жизни устроилось. Каждому хочется чуть бы подправить… Отсюда все и идет.

— Что идет?

— Я же говорю… Бутылки из окон, пистолет вот выпал…

— Из пистолета убит Объячев. Выстрела никто не слышал. Значит, и глушитель был в деле.

Не управиться им с домом без хозяина. Продавать придется, — задумчиво проговорил Михалыч.

Смерть Объячева его, похоже, нисколько не тронула, и мысли его как-то все время уходили чуть в сторону, чуть не по тому направлению, к которому подталкивал его Худолей.

— Да, дом неподъемный.

— Устал я, — сказал Михалыч и направился к своему лежаку. — Прилягу. Если чего… заходи, я здесь. Больше мне быть негде.

Худолей вынул из рукоятки пистолета обойму, осмотрел ее — все патроны были на месте. Не хватало одного — того, которому положено быть в стволе.

— Патроны тоже протирал?

— Нет, они чистые.

— Из обоймы вынимал?

— Я не знаю, как это делается. Сверху протер, внутрь не заглядывал.

— Это хорошо, — кивнул Худолей. Он подумал, что на патронах, промасленных и протертых, наверняка должны остаться отпечатки пальцев того, кто возился с пистолетом, кто вынимал обойму, освобождал ее от патронов, снова заряжал… — Покажи хоть, где именно нашел пистолет, — обернулся он к Михалычу. — Под какими окнами?

— А вот прямо с моей стороны. Я шел по дорожке, все окна были темные, тут, вроде, спальни у них… Из какого окна вылетел этот гостинец — не заметил. Он в лужу упал, а лужа ледком затянута. По этой пробоине во льду я его и нашел. Сунул руку в глиняную жижу — нащупал. Вынул — пистолет. Думаю, утром искать начнут, а тут я с чистеньким да смазанным. То-то будет весело, то-то хорошо… И покормят, и из этого хозблока не прогонят. Глядишь — и до тепла протяну.

Сунув пистолет и глушитель в карманы куртки, Худолей направился к двери. Уже открыв ее, уже перешагнув порог, он неожиданно обернулся. И столкнулся с настороженным взглядом бомжа — тот даже голову приподнял над своей фуфайкой, чтобы видеть, как уходит, все-таки уходит его настырный гость. Худолей подмигнул ему заговорщицки, дескать, уж мы-то с тобой знаем, что в этой жизни главное, а чем можно пренебречь.

И вышел.

Шагая подтаявшей дорожкой к дому, он прокручивал разговор с бомжом и все время возвращался к его последнему взгляду, которым тот проводил гостя. Что-то в этом взгляде было не так, что-то настораживало истонченную службой и жизнью душу эксперта.

Подходя к дому, подзадержавшись перед дверью, он хотел было оглянуться и вдруг понял — этого делать нельзя. Ему вслед наверняка смотрит хмельной Михалыч. И, осознав это, Худолей понял, наконец, в чем дело, в чем причина его беспокойства — настороженный взгляд бомжа никак не вязался с тем его обликом, каким он предстал в своей ночлежке. Там был опустившийся, усталый, безразличный ко всему бомж. А уходя, Худолей столкнулся с цепким взглядом человека, который может постоять за себя, который еще на что-то надеется в жизни, у которого есть, есть еще кое-какие стремления.

Худолей вошел в дом, плотно закрыл за собой дверь, поднялся на второй этаж и тут же подошел к окну, которое выходило в сторону ночлежки. И увидел то, что и ожидал увидеть, — бомж осторожно, стараясь не хлопнуть дверью, вышел из своего убежища и, торопясь, прямо по лужам побежал к дому. Но не к той двери, в которую вошел Худолей, нет, он обогнул дом и устремился к гаражу.