Андрей Баширов - Число зверя

— Что? — спросил Андрей Васильевич.

— Наркотики, Андрей, наркотики! Эта штука, как и деньги, границ не признает. А что нужно, чтобы такая торговля без помех шла? Надо, чтобы порядка и вашей власти там не было. Ради этого можно и у вас войну затеять, все под тем же соусом — даешь джихад, бей неверных! Вот так-то!

«Дело говорит, но что-то уж больно разошелся. Намекает, что зря мы из Афганистана ушли. Пора его немного по носу щелкнуть», — решил Андрей Васильевич и спросил:

— Рахмат, это правда, что у вас в войсках с личным составом какие-то проблемы? Я об этом недавно в пакистанских газетах читал. Недобор вроде?

— Да, есть немного, — признал Рахмат. — Но мы принимаем жесткие меры. Кроме того, недавно решили, что повысим призывной возраст до сорока пяти лет.

— Это как же? — переспросил озадаченный Андрей Васильевич. — Ведь у вас средняя продолжительность жизни всего сорок лет.

— А, ерунда, разберемся как-нибудь! Ты мне рассказал бы, как съездил в Пешавар. Как там ваши пленные узбеки?

Андрей Васильевич рассказал и сообщил, что через некоторое время в Исламабад приедет депутат советского парламента с делегацией и проведет с моджахедами переговоры о пленных.

Андрей Васильевич взглянул на часы.

— Ох, засиделся я у тебя, а меня ведь жена на рынке ждет. Пока, Рахмат, до встречи.

К освобождению наших военнослужащих из афганского плена, помимо посольств в Кабуле, Исламабаде и в других столицах, подключились и десятки общественных организаций и фондов, многие деятели искусства и культуры, народные депутаты и журналисты. Все они в той или иной мере внесли полезный вклад в решение этой проблемы, однако главной их заслугой стало то, что они заставили официальные советские власти наконец-то обратить серьезное внимание на вопрос о пленных.

Вместе с тем в отдельных случаях деятельность этих фондов сопровождалась ненужной рекламной шумихой, самовосхвалением и даже конкурентной борьбой с другими аналогичными организациями. Моджахеды и пакистанские власти тонко чувствовали эти моменты, активно использовали их в своих целях и нередко пытались противопоставить эти организации советским властям, все более тесно увязывая гуманитарный вопрос о пленных с уступками Москвы — признанием ею моджахедов в качестве законных представителей афганского народа и отказом от поддержки режима Наджибуллы.

— Приехал депутат, Анвар? — спросил Андрей Васильевич у Анвара, который только что вернулся в посольство из аэропорта, где встречал делегацию Верховного Совета и родителей трех пленных узбеков.

— Да, он сейчас вместе с другим депутатом — узбеком Ниязовым — и муфтием у посла сидит. Кстати, через полчаса поедем на переговоры в МИД, и ты тоже, так что никуда не уходи. Пойдем лучше в наш кабинет, там подождем.

— Что-то вид у тебя невеселый, Анвар? — спросил Андрей Васильевич. — Что-нибудь с делегацией неладно?

— Да как тебе сказать, Андрей, — ответил Анвар, усаживаясь за свой стол. — Хорошо, конечно, что они приехали. Муфтия я неплохо знаю — он из Пакистана почти не вылезает и помимо своих духовных дел постоянно за пленных хлопочет. Молодец он, и не чета нашим попам, которым все эти пленные-мленные не очень-то, кажется, интересны. Во всяком случае, что-то я их братию здесь не видел. Заметь, он хоть и узбек, а не только за узбекских пленных просит, но за всех, невзирая на национальность.

— А Ниязов что за деятель?

— Я и с ним раньше встречался. Честный и порядочный человек, только горяч бывает не в меру. Надо за ним присматривать и помогать. А вот глава делегации — Ананий Ананиевич Дронов — тут несколько иная история. То, что он, как, впрочем, и многие другие депутаты, писатели и так далее, работает на освобождение пленных, — это прекрасно. Честь ему и им за это и хвала! Другой вопрос — как он это делает и как себя ведет. Самое неприятное, что он, вместо того, чтобы пленными заниматься, постоянно в политику лезет и считает, что он может, должен и умеет определять наши действия в Афганистане. Это не его дело, и никто ему политические вопросы вести никогда не поручал. Но он, видишь ли, народный дипломат! А раз «народный», то можно смело лезть туда, где не смыслишь ни уха ни рыла. Попробовал бы он стать народным физиком или, скажем, хотя бы электриком. Дипломатия ведь, как медицина или погода, — дело темное, и всяк в ней отлично разбирается. Впрочем, Ананий-то очень хорошо знает, что делает… Мне иногда кажется, что от него вреда больше, чем пользы. У него любимый мотив какой? Дескать, все ему палки в колеса ставят — особенно КГБ и МИД, а он, герой, чуть ли не в одиночку с моджахедами за пленных сражается. А ведь, между прочим, стоит нам только на какого-нибудь пленного выйти и начать тихую работу, как он обязательно об этом узнает и мчится сюда во все лопатки, чтобы без его участия, не дай Бог, не освободили. Кстати, хотел бы я знать, кто у нас в МИДе ему эту информацию передает? Ведь мы ее секретными телеграммами шлем, и, будь ты хоть архидепутат, просто так, без разрешения, показывать ее нельзя. Впрочем, есть у меня некоторые догадки, но об этом в свое время.