Татьяна Осипцова: Сама себе детектив

Несколько минут я продолжал делать вид, что ищу какую-то нужную мне бумажку. Честно говоря, я не хотел смотреть ему в лицо, боялся, что не сумею выдержать роль ничего не знающего супруга, только что потерявшего жену. Но первым сорвался Константин. До этого он расхаживал по кабинету, а теперь подскочил к моему столу и пододвинул мне рюмку:

– Помяни по-хорошему!

– С какой стати ты мне указываешь? – спросил я.

– Помяни мою Алену!

Изобразить удивление оказалось не трудно. Наконец-то он проговорился!

– Что ты сказал? – спросил я.

– Мою Алену, – повторил он. – Да, да, мою! Она была моей десять лет и ничьей больше! Ни ты, ни другие мужчины для нее ничего не значили, моя девочка на самом деле принадлежала только мне!

Он уже кричал. Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы Константин повышал голос. Может, сто грамм водки без закуски так на него подействовали? Вообще-то он почти не пьет, манерничает, цедит свой любимый виски по капельке. При наличии отличной закуски за весь вечер ста грамм не выпьет. Говорит, что плохо переносит похмелье, и от большей дозы будет хворать целую неделю.

Я сказал ему, что он врет. Это Николай меня научил, говорил, что надо потянуть время, заставить его сказать правду, а подобное обвинение обычно провоцирует человека возразить.

– Ведь трудно представить, чтобы тебе ответили: «Да, я вру!» – вставил Коля. – Обычно пытаются доказать, что это правда.

Слава подтвердил:

– И Ермолаев попался на этот крючок:

– Мне ни к чему врать, – сказал он, садясь за свой стол. – Ты из этого кабинета все равно живым не выйдешь. Или ты выпьешь за упокой Алены вот эту стопку, или… – в руках у него оказался пистолет и он направил его на меня.

В ужасе я едва не крикнула, и схватила Вячика за руку. Слава богу, что все обошлось!

Коля усмехнулся, глядя на нас, и вдруг задал вопрос, которого я вначале не поняла.

– У тебя видик CD читает?

– Вроде бы, – пожала я плечами, – а что?

– Я тут скинул на диск то, что мы записали. Всю беседу твоего дружка со злодеем Ермолаевым. Для одной писательницы это может быть интересно…

Николай встал из-за стола и, достав из внутреннего кармана пиджака диск, вставил его в видеомагнитофон, который располагается у нас на подвесном кронштейне, прямо под телевизором. Поколдовав немного с прокруткой, он нашел нужное место.

Я услышала голос Славы, он говорил спокойно, прямо как супермен из американского кино.

– Что, прямо сразу меня пристрелишь? А может, сначала расскажешь, что ты имел в виду, говоря, что Алена была только твоей в течение десяти лет?..

– А что – расскажу… Ты будешь первым и последним, кому я расскажу все.

У преступника был неприятный голос, высоковатый для мужчины. Послышался скрип стула и какой-то стук.

– Это пистолет стукнул, – объяснил Слава, – он его так из рук и не выпускал.

Опять раздался голос Константина Ермолаева. Он говорил медленно, раздумчиво, будто испытывал удовольствие оттого, что впервые рассказывает правду.

– Алена была дочерью моей первой жены. Я женился на женщине с девятилетним ребенком. Это было семнадцать лет назад, на моей родине, на Урале, в маленьком городишке под названием Чусовой… Удивлен? Думал, что я коренной ленинградец? Просто мои родители здесь учились, и заделали меня, еще будучи студентами. Когда я родился, мама была на третьем курсе, а папа на пятом. После окончания института папа вернулся на родину, мама доучивалась уже в Пермском педагогическом. Они проучительствовали в родном городке отца до самой своей гибели. Утонули. Вместе. На плотах спускались по реке…

Последовала небольшая пауза.

– Пока родители были живы, я не хотел жениться. Я даже с девушками не встречался. Жена была у меня первой. Она была необычной девушкой, эта Инна. Любила рисовать мрачные картинки, читать страшные книжки, вроде «Упыря» Алексея Толстого. Мне нравилась ее безропотная покорность, способность вытерпеть многое ради моего удовлетворения. Потому что очень скоро меня перестал устраивать обычный секс. А во всем остальном мы были обычной семьей, можно сказать, почти идеальной. Отец считал, что я никогда не смогу ни с кем жить, потому что у меня даже друзей никогда не было, я был очень замкнутым с самого детства… С Инной я почувствовал себя настоящим мужчиной, главой семьи: жена ни в чем мне не перечила, ее дочка радовала успехами в школе и в художественной самодеятельности. Я привязался к этому ребенку, ощущал себя ее отцом. Мне нравилось завязывать Аленушке банты, водить за руку в школу и в кружок. Мне доставляло удовольствие слышать, как соседки шепчут: «Не каждый родной папаша будет так о ребенке заботиться». Ведь я заботился об Алене с первого дня… Я читал ей книжки на ночь, а потом целовал, подтыкал одеяльце, чтобы моя девочка не замерзла… А она росла у меня на глазах, и совсем не стеснялась. Она привыкла, что я каждый вечер, читая книжку, глажу ее острые коленки, целую в тонкую шейку и в губы. Когда ей исполнилось двенадцать, Алена неожиданно быстро, за одно лето, превратилась в девушку. И я понял, что давно люблю ее, и что пройдет совсем немного времени, и я смогу любить ее по-настоящему… Жена перестала меня удовлетворять. Я чаще стал бить ее, порол плетью уже всерьез, но теперь даже ее молчаливое терпение меня не возбуждало. Совсем не возбуждало. И тогда я попробовал ее душить. Это помогло. Она содрогалась и извивалась от удушья, и только тогда я мог кончить… Но однажды я слишком увлекся, и она задохнулась на самом деле. Никто не знал, что я был дома в ту ночь, все списали на случайного маньяка.