Л. Хилтон - Маэстра

– Ой, давненько наш жиртрест не появлялся! – хихикнул кто-то из девочек.

Мы должны были создавать видимость оживленной беседы, то и дело встряхивать волосами, бросать друг на друга взгляды из-под ресниц, как будто ничего не заметили, и смирно ждать, пока клиент не сделает выбор. Толстяк долго не раздумывал: он тут же кивнул мне, растянув в улыбке пухлые щеки. Подойдя к нему, я сразу обратила внимание на военную полоску на снятом галстуке и кольцо с печаткой на пухлом мизинце. Да, дела…

– Меня зовут Лорен, – с придыханием представилась я. – Хотите, чтобы я составила вам компанию?

– Джеймс, – коротко бросил он.

Я уселась за столик, аккуратно скрестив щиколотки, и посмотрела на него восхищенным взглядом, хлопая ресницами. Нам было запрещено разговаривать с клиентами до того, как они сделают заказ.

– Полагаю, вы хотите чего-нибудь выпить? – проворчал он с таким видом, как будто хорошо знакомые правила нашего заведения все еще казались ему крайне оскорбительными.

– Спасибо, это было бы очень мило с вашей стороны.

– А что тут самое дорогое? – спросил он, даже не взглянув на меню.

– Кажется… – неуверенно начала я.

– Закажите то, что считаете нужным.

– Что ж, Джеймс, тогда бутылку «Кристаль» две тысячи пятого года. Что скажете?

– Заказывайте. Я не пью.

Я быстро кивнула Карло, боясь, что клиент передумает. Шампанское урожая 2005 года стоило баснословных денег, целых три тысячи. Так, значит, триста фунтов у меня уже в кармане! Добрый вечер, господин Кутила! Карло принес нам бутылку с таким видом, будто держал в руках новорожденного, но Джеймс тут же сделал ему знак отойти, открыл бутылку и со знанием дела наполнил бокалы-аквариумы.

– Лорен, а вы любите шампанское? – спросил он.

– Как сказать, – хитро улыбнулась я, – иногда оно, конечно, приедается…

– Тогда отдайте эту бутылку вашим подругам и закажите себе что-нибудь, что вам действительно нравится.

А в нем что-то есть, подумала я. Физически он был просто отвратителен, это правда, но в его поступке была какая-то смелость, он не требовал от меня, чтобы я притворялась. Я заказала себе «хеннесси» и принялась медленно потягивать коньяк, слушая его рассказы о работе, разумеется связанной с финансами. Потом он встал из-за стола и, с трудом передвигая ноги, ушел, оставив на столе пятьсот фунтов чаевых новенькими, хрустящими пятидесятками. В среду утром Лианна написала мне, что во вторник Джеймс заходил и спрашивал меня. В четверг он пришел через несколько минут после открытия. У некоторых девочек в нашем заведении были постоянные клиенты, но таких щедрых чаевых, как он, не оставлял никто, поэтому у меня сразу появился новый статус в нашей компании. К моему удивлению, особых признаков зависти у подруг я не заметила. В конце концов, бизнес есть бизнес.

Когда я начала работать в клубе, унижения на моей дневной работе перестали меня беспокоить и стали вызывать скорее раздражение. В «Гштаде» у меня была хотя бы иллюзия того, что я сама себе хозяйка. Я пыталась уговорить себя, что меня забавляет моя «настоящая» жизнь, происходящая всего в паре-тройке кварталов от Олли и девочек, – жизнь, в которой не было ни власти, ни особого смысла. В клубе я чувствовала себя победительницей каждый раз, когда клала ногу на ногу, а на своей «настоящей» работе, где мне полагалось делать карьеру, я все еще оставалась девочкой на побегушках. Мне не хотелось признавать этого, но у «Гштада» и самого элитного аукционного дома в мире было очень много общего.

Работа в «Британских картинах» часто приносила мне одни разочарования, но я до сих пор помнила, как впервые увидела картину, и это воспоминание согревало душу. Аллегорическое полотно работы Бронзино «Венера, Амур, глупость и время» в Национальной галерее на Трафальгарской площади. Эта картина до сих пор служит мне утешением не только из-за вычурной, таинственной элегантности композиции – игривая и невинно-эротичная, она при этом является мрачным напоминанием о неизбежности смерти, – но еще и потому, что никому из искусствоведов пока так и не удалось выдвинуть более или менее вероятную гипотезу о том, что же хотел сказать автор полотна. Красота этого шедевра тесно связана с недосказанностью, которая вызывает у зрителя раздражение.

Мы с классом поехали в Лондон. Несколько часов в душном автобусе, запах хот-догов и сырных чипсов, самые популярные девчонки болтают и ругаются на заднем сиденье, учителя выглядят на удивление беззащитно без своей привычной униформы. Мы постояли у ворот Букингемского дворца, потом пошли по Мэлл к галерее, там нам выдали беджи, которые мы прикололи на синюю школьную форму, и пропустили в залы. Парни тут же начали носиться по начищенному паркету, девочки отпускали громкие, вульгарные комментарии по поводу каждой обнаженной натуры. Я старалась держаться особняком, мне хотелось потеряться среди этих бесконечных коридоров, заполненных бесчисленными образами, и тут я увидела Бронзино.