Яна Розова - Проклятие Вероники

Он убрал ногу, а во взгляде читалась неприкрытая угроза.

На улице мне стало легче.

Сейчас возьму такси и отправлюсь в Шемякинский лес. Удобнее всего было перейти дорогу и голосовать на остановке. И я остановилась у дорожного перехода.

Справа от меня, был баннер с рекламой архитектурно-проектной фирмы “Шульгин и К”. Глядя на рекламу, я думала об Артеме и мадам Кутузкиной. Откуда она узнала про моего Артема, стерва? Небось из такой же рекламы.

Я даже не прочитала писем Артема к ней – Рита помешала.

В голове шумело, кажется, сегодня я забыла поесть? Но ведь ничего не хочется. Хочется только забыться.

Я перевела взгляд на светофор и, убедившись, что мне светит зеленый, сделала шаг вперед. И вдруг кто-то схватил меня сзади, за локти…

Не успев даже ахнуть, я отлетела назад и оказалась на спине. Подо мной кто-то был, тот, кто и устроил это падение. Мимо пронеслась машина, и только после этого меня отпустили.

Вскочить на ноги мне не удалось, я лишь освободилась из рук напавшего на меня идиота. Надеюсь, он голову себе разбил, потому что я пребольно стукнулась затылком, и теперь мне казалось, будто я вижу окружающее пространство в разбитое зеркало. Я осталась сидеть на асфальте в надежде, что битое стекло опять сплавится воедино.

Удивительно, но никто даже не остановился поглазеть на рассевшуюся женщину, а, впрочем, людей вокруг почти и не было. Стайка студентов на противоположной стороне улицы уже удалялась от дороги, оборачиваясь и похихикивая, старушка, покачав головой, пошла по переходу на противоположную сторону.

Возле меня на корточках сидел Футболист.

– Вы не очень ушиблись? – спросил он, издеваясь.

– Вы спятили? – чувства начали возвращаться ко мне. И первое из них – злость: —Зачем вы на меня набросились?..

Тут я позорно расплакалась, хоть меньше всего на свете хотела этого сейчас, перед этим типом.

А он протянул мне руку:

– Вставайте, хватит сидеть. Вы что же, не заметили, что кто-то пытался сбить вас на машине? Не заметили, что машина на красный мимо нас проскочила? Я номер запомнил. У кого из ваших знакомых серый “Форд-сиерра”? Выпуска, примерно восемьдесят пятого года?

Зачем он врет? Чушь какая-то. Господи, пусть он оставит меня! Мой мир второй раз рухнул, мне больше верить не во что, я в отчаянии, а тут он!

Я оттолкнула его руку и самостоятельно встала. Мои белые брюки были в пыли, один мокасин улетел на три шага. О растрепанных волосах и мокром от слез лице и упоминать не стоило.

– Что вы несете? – сердито сказала я. – Отстаньте от меня, уйдите!

Подобрав мокасин, я отряхнулась. Моя сумка тоже валялась на тротуаре. Я ее подобрала и, вытирая грязными руками лицо, пошла прочь.

– Да стойте, вы! – крикнул мне вслед Футболист. – Вам в милицию надо идти! Давайте, я вас подвезу!

Я достала из сумки солнечные очки и пошла к остановке, делая вид, что не слышу его голоса.

Ему помощь психиатра нужна.

Ей помощь реальная нужна.

Я бы отвез ее в милицию и рассказал там, что случилось. Но она истеричка, а мне общение с такими бабами противопоказано.

Зазвонил мобильный – мама.

– Джонни, – только мама меня так называет. С самого моего раннего детства. – Забери меня…

– Хорошо, я уже на проспекте Менделеева.

Она отключилась. Мама лишних слов не любит, говорит только по делу. А и чего зря болтать? Я знал, что она на занятиях по этой их китайской гимнастике – у-шу, кажется.

Мама уже ждала меня возле клуба. Как всегда – ровно держа спинку, приподняв бровки и сделав губки бантиком. Это совершенно типические для мамы осанка и выражение лица. Я обратил внимание на эту ее манеру держаться почему-то только, став взрослым человеком. Когда ходил на ее лекции по истории Средних веков. Она стояла за кафедрой вот так же – прямо, как балерина и чуть-чуть собрав губы, словно для поцелуя. И ей это шло. Знаете, сколько моих сверстников пыталось стать мне папами? Море. Я б им тогда…

Подъезжая к ней, освещенной летим солнышком, я вспомнил, что месяц назад маме стукнуло семьдесят. А мне сорок. У нас дни рождения один за другим. И мама старше меня на тридцать лет.

Семьдесят. Не знаю, как насчет морщин – я их не вижу, но мама не стареет. Ведь, старость – это что? Это ослабление мозговой функции. А маме это не грозит. Она по-прежнему читает лекции в институте. Иногда я заезжаю за ней в институт и специально поднимаюсь наверх, в аудитории, чтобы послушать маму. И еще, чтобы посмотреть на разинутые от удивления рты ее студентов. Некоторые ее лекции завершаются аплодисментами. Сам слышал.