Светлана Сухомизская - Легкие следы

– Но в советское время на телевидении не было промо-роликов, – сказала я прежде, чем сообразила, что делать этого, наверное, не следовало.

Землистое лицо Синезубова слегка побурело.

– Я рад, что вы так хорошо изучили историю телевидения и можете теперь поучать меня, который работает на телевидении с той поры, как была построена Шухова башня.

То, что я сказала в ответ, говорить было никак нельзя, и я знала это с самого начала. Но не сказать – не могла.

– Но ведь Шухова башня построена в 1922 году. Неужели вы так хорошо сохранились?

Лицо Синезубова приобрело цвет сырой глины, а зрачки сузились до размеров булавочных кончиков.

– Я вижу, в эрудиции вам не откажешь. Только вот в работе вам эта эрудиция не поможет. Для того, чтобы писать промо-ролики нужна креативность, надеюсь, вам не нужно объяснять, что значит это слово?

– К сожалению, я не могла нигде прочесть, что такое «креативность». В словарях русского языка, даже в словаре иностранных слов, такой статьи нет. Остается только догадываться.

– Боюсь, вы не сможете догадаться. Тот, кто не обладает креативностью, не может понять, что это такое. Я отсматривал недавно ролики по вашим сценариям. Ваши ролики – не вставляют. Это унылая преснятина для неудачников, таких же как вы – унылых зануд, которые умеют только умничать, но не способны добиться успеха ни в карьере, ни в личной жизни.

Он посмотрел на меня победно. У меня тряслось все – коленки, руки, подпрыгивала челюсть, дрожали губы, дергались веки… Ни дать, ни взять – героиня фильма, застрявшего в видеоплеере!

– Ваше дело судить, как вам вздумается, о моей карьере, но моя личная жизнь вас не касается.

– Разумеется, не касается, ведь у вас ее просто нет, – брезгливо фыркнул Синезубов. – Это уметь надо – проработать несколько лет в отделе, сплошь состоящем из мужиков, и так и не выйти замуж ни за одного из них!

Слезы брызнули из глаз так сильно, что я непроизвольным движением подняла руки к лицу.

Бутылка выскользнула из-под кардигана и упала на пол. От удара тонкое горлышко треснуло и отвалилось. Пахучая коричневая жидкость залила замшевые ботинки и белые джинсы Синезубова.

– Что это? – взвизгнул Дракула, запоздало отпрыгивая назад. – Что это такое?!!

– Это мое заявление об уходе, – неожиданно твердым голосом ответила я.

И вытерла слезы рукавом кардигана.

Казалось, что я пришла в себя на дне реки – толща воды тяжело давила мне на лоб, все расплывалось перед глазами… Для полноты впечатления не хватало только шныряющих мимо рыбок, да пузырей воздуха, вырывающихся изо рта и носа при каждом выдохе. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что лежу, укрытая пледом, на диване у себя в квартире.

В комнату, крадучись, вошла Лилька, тихонько села в кресло, к зажженному торшеру и осторожно зашуршала конфетной оберткой.

– Что это ты там трескаешь втихомолку? – я попыталась говорить грозно, но, боюсь, голос мой прозвучал ненамного страшнее воробьиного чириканья.

– Ну, наконец-то! – обрадовано воскликнула Лилька. – Пришла в себя! Если бы я знала, что ты покатишься по наклонной плоскости из-за этого Димы, нипочем не стала бы тебя с ним знакомить.

Упоминание наклонной плоскости заставило меня наморщить лоб и вспомнить, как после разговора с Синезубовым я пришла в туалет, что-то сказала Нюте, села на пол, прямо под автоматическую сушилку для рук, работающую на фотоэлементах – так что в макушку мне ударила струя горячего воздуха – и сознание, поставив меня на автопилот, благоразумно удалилось по своим делам. Все мои дальнейшие действия и перемещения в пространстве терялись в густом тумане.

– Если я куда-то качусь, почему я этого не чувствую? – прошелестела я и перенесла туловище из лежачего положения в сидячее.

И, как оказалось, напрасно. Все предметы в комнате сорвались со своих мест и помчались вкруговую, а я, простонав, упала обратно.

– Теперь почувствовала? – Лилька подошла и села у меня в ногах. – Нет, серьезно, ты меня пугаешь, я тебя не узнаю. Вчера притащила к себе первого встречного, а сегодня вообще…

– А что сегодня? – надеясь на лучшее и опасаясь худшего, жалобно спросила я.

Опасения мои подтвердились. Оказалось, что под вечер я позвонила Лильке и, путаясь в словах, попросила ее заехать за собой к Алексею Толстому. К счастью, догадливая Лилька сообразила, что речь идет о памятнике. Прибыв на мой зов в маленький скверик между Большой и Малой Никитскими улицами, Лилька нашла на залитой закатными лучами солнца скамейке меня и Нюту, с невероятным подъемом и напором исполняющих «Варшавянку». В руках мы держали пластиковые стаканчики, а на скамейке между нами криво стояла, так и норовя упасть, литровая бутылка мартини – к Лилькиному приходу уже почти пустая. Спев про враждебные вихри и темные силы, мы принялись истово креститься на Церковь Большого Вознесения и слезно умолять Матушку-Богородицу помиловать нас, грешных, ибо не ведаем, что творим.