Светлана Бестужева-Лада - Когда круг замкнулся

– Да? – безучастно обронила следователь. – Интересно. Но я мало общаюсь с бизнесменами, тем более – крупными, так что опыта у меня нет. Хотя навытяжку перед ним стоять не собираюсь.

– Вы такая смелая? – не удержалась от ехидного вопроса Вера Матвеевна.

– Я? Я – трусиха, каких поискать. Темноты боюсь, собак беспризорных… Но крупных бизнесменов не боюсь, равно как и мелких. Знаете, как раньше говорили: «Ниже рядового не разжалуют, дальше Кушки не сошлют». Простите, я отвлеклась на абстрактные темы. Кстати, вот и мои коллеги, так что здесь мы предварительную работу закончили, остальное будем делать в конторе.

Вера Матвеевна, повинуясь какому-то непонятному ей самой чувству, протянула следователю свою визитную карточку.

– Вот телефоны, по которым меня всегда можно разыскать. Если смогу быть чем-то полезна.

– Спасибо за помощь следствию, – чуть усмехнулась следователь. – У меня, к сожалению, визитки нет. Но где меня найти, вы, конечно, знаете.

– До свидания, – царственно кивнула Вера Матвеевна и направилась к выходу из салона.

Поднявшись в свой кабинет, она первым делом позвонила начальнику охраны отеля, приказав, во-первых, достать Тамару хоть из-под земли, хоть из-под любовника, а во-вторых, выяснить все, что возможно про следователя Викторию Викторовну Керн. И в-третьих, сделать оба эти дела как можно скорее. Точнее – немедленно.

Ждать Вера Матвеевна умела, как никто, но очень это не любила. Поэтому решила занять время ожидания поездкой к президенту местного отделения нефтяной компании, где сейчас теоретически и должен был находиться Медведев. Передать новость лично, а заодно и познакомиться.

Другого такого случая могло просто не представиться. Прошлый раз ее с крупным бизнесменом не познакомили, да и в самый первый его приезд – тоже обошли почему-то. А быть не в курсе важного дела или не знать кого-то важного лично Вера Матвеевна любила еще меньше, чем ждать.

А главное, такого в ее жизни давненько не было.

Детство для нее делилось на две части: с отцом и без него. Отец запомнился ей уже таким, каким был в последние годы: замкнутым, неразговорчивым, готовым чуть что пустить в ход кулаки. Пил он много, и чем больше пил, тем больше мрачнел. А по утрам уходил на завод, где когда-то числился передовиком и героем труда, о чем все, кроме него, успели уже забыть.

Девочка помнила еще, словно в дымке, веселого и чуть хмельного отца во главе праздничного стола, за которым собирались родственники и друзья. Помнила мать, красивую, стройную женщину с лучистыми зелеными глазами, влюблено смотревшую на красавца-мужа и поминутно бегавшую на кухню за новыми блюдами. А когда отец начинал петь…

Тут уж весь стол замирал от восхищения: сложись судьба по-другому, быть бы ему заслуженным артистом, стоять на сцене и собирать букеты от восторженных зрителей. С другой стороны, что такое певец? Тот же клоун, которому деньги платят за то, что он народ потешает. Рабочие люди – они самые уважаемые и есть, а талант… Одним талантом сыт не будешь, тут уж как повезет. Да и мало ли артистов под забором в нищете умирают?

Но те праздники девочке действительно запомнились навсегда, и всякий раз, когда доводилось слышать по радио или телевидению чей-нибудь густой, красивый баритон, невольно вспоминались их чудесные семейные застолья. Кажется, последний раз это было, когда праздновали рождение ее сестрички. Только в этот раз отец не больно радовался: он хотел сына, парня, а не «еще одну писклю». И не очень-то скрывал свое неудовольствие, поэтому не пел и не шутил, а только наливал себе рюмку за рюмкой.

А потом отец начал пить все больше, денег же в доме стало меньше. Собственно «дом» – это сильно сказано: семья занимала одну комнату в бараке с печным отоплением и удобствами во дворе. На заводе обещали отдельную квартиру, но дело затягивалось, а когда отец из передовиков производства скатился до обычного работяги-выпивохи, вопрос о новом жилье как-то сам по себе заглох. Новых домов в городе строили мало, для «простых людей» – и того меньше, но даже в четырехэтажные «хрущобы» в новом районе, на выселках, очередь была такая, что подумать страшно.

К тому же комната хоть и в бараке, да большая: аж двадцать пять метров на четверых. Санитарные нормы соблюдены, значит, и в очередь могут поставить только тогда, когда детей прибавится или барак совсем развалится.

Мать работала процедурной медсестрой в поликлинике, все соседи бегали к ней делать уколы или мерить давление, естественно, бесплатно. Пока в семье был мир и покой, никого это особо не волновало: людям надо помогать. Но когда отец перестал появляться дома трезвым, число «ходоков» поубавилось. К тому же мать, краснея и заикаясь, стала просить платы за свои услуги: детей-то кормить нужно. Тут уж число нуждающихся в процедурах на дому и вовсе сошло на нет.