Мэри Кларк - Синдром Анастасии

— Ты меня просто поразила, перепрыгнув на скаку ручей. Я ведь ничего не говорил тебе о нем. Обычно лошадь начинает здесь артачиться.

— Я как–то догадалась о нем, — сказала она.

Они возвратились в конюшню, спешились и рука об руку направились к дому. Как только они повернули за угол и конюхи не могли их больше видеть, Стивен ее обнял.

— Джудит, все решено. Через три недели премьер–министр объявит о своем уходе в отставку и будет избран новый лидер партии.

— Ты.

— Я заручился ее поддержкой, и хотя, как я уже говорил тебе, на этот пост есть и другие претенденты, надеюсь, все будет в порядке. Последующие несколько недель, до самых выборов, будут просто сумасшедшими. Мы не сможем часто видеться. Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. Может, пока ты будешь занят, мне удастся закончить свою книгу. Между прочим, сэр Стивен, вы мне больше нравитесь в костюме для верховой езды, чем в своей деловой одежде или во фраке. Мне кажется, в нем вы немного похожи на Рональда Колмана. Я любила по ночам смотреть старые фильмы с его участием, и этот красавец всегда был моим любимым артистом. Я начинаю чувствовать себя, как Паула из фильма «Случайные плоды». Ты помнишь, она и Смизи вновь нашли друг друга почти в нашем возрасте?

— Джудит! — донесся до нее будто издалека голос Стивена.

— Извини, дорогой, я задумалась. Я вспоминала наш уик–энд и то, как я сравнила тебя с Рональдом Колманом.

— Мне жаль тебя разочаровывать, но ты явно несправедлива к покойному мистеру Колману. Что ты делаешь сегодня вечером?

— Соображу сейчас что–нибудь на ужин и снова засяду за машинку. Исследования, конечно, вещь хорошая, но, как ты понимаешь, книга моя от этого не увеличивается.

— Ну что же, не буду тебя отвлекать, работай. Да, выборы состоятся тринадцатого марта. Ты не возражаешь, если мы тихо обвенчаемся в апреле, лучше всего в Эдж Бартоне? Из всех мест я, наверное, только там и чувствую себя как дома. С самого моего рождения он неизменно означал для меня прибежище, мир и покой. И мне кажется, ты уже в какой–то мере уловила эту создаваемую им атмосферу.

— Да, конечно.

Положив трубку, Джудит почувствовала, что больше всего на свете ей хотелось бы сейчас лечь в постель и почитать что–нибудь перед сном. Но она и так уже потратила почти целый день на покупки в «Харродзе» и поиски в Центральном регистрационном бюро.

Решив не баловать себя, она приняла душ, надела теплую пижаму и халат, разогрела консервированный суп в банке и возвратилась к письменному столу. С нескрываемым чувством удовлетворения перелистала уже готовую часть рукописи, где она писала о событиях, приведших к Гражданской войне, о поражениях и победах, упущенных возможностях на примирение между королем и парламентом и, наконец, о поимке Карла I, суде над ним и его казни. Сейчас она была где–то на середине своего повествования о возвращении в Англию Карла II, о его обещании свободы вероисповедания, «свободы совести» и суду над депутатами, подписавшими его отцу смертный приговор.

Карл II возвратился в Англию в день своего тридцатилетия, двадцать девятого мая 1660 года. Джудит взяла ручку, собираясь подчеркнуть строки, где писала о числе полученных им от роялистов петиций, в которых они просили передать им титулы и конфискованные поместья сторонников Кромвеля.

В голове у нее шумело. Шрам на правой руке с каждой секундой становился все более красным.

— О, Винсент, — прошептала она.

Было двадцать четвертое сентября 1660 года…

Все шестнадцать лет после смерти Винсента леди Маргарет и сэр Джон прожили мирно в своем поместье Эдж Бартон. Единственным утешением для леди Маргарет все эти годы была казнь короля и поражение роялистских войск. По крайней мере, дело, за которое отдал жизнь ее сын, одержало победу. Но за эти годы они с сэром Джоном постепенно отдалились друг от друга. Уступив ее яростным требованиям, он подписал смертный приговор королю и так никогда и не простил ей этого.

— Достаточно было бы просто изгнать его из страны, — говорил он ей несколько раз после этого с нескрываемой печалью в голосе. — Чего мы добились? Мы получили себе на шею лорда–протектора, который держит себя, словно он монарх, а его приверженность пуританству лишила Англию свободы вероисповедания и всех остальных привычных нам радостей.

Любовь к угасающему на ее глазах мужу, почти столь же сильная, как и ненависть к казненному королю, понимание, что лорд Джон никогда не простит ей требования подписать Карлу смертный приговор, и постоянная, нисколько не ослабевающая с годами тоска по сыну совершенно изменили характер Маргарет.