Юлия Вознесенская - Русалка в бассейне

Сидя в почти не двигавшейся машине и постукивая пальцами по рулю, Апраксина с удовольствием вспоминала, как они целый месяц злорадно проектировали «скворечник» с его низкими потолками и сидячей ванночкой. К участию в разработке проекта были приглашены даже дети Альбины, Катя и Лева, и вот они-то, проказники, и разработали коварный вход в Птичкино жилище. «Пусть будет как в волшебной сказке! – смеясь, предложили они. – Герой, чтобы попасть к тете Марго, должен будет преодолеть как можно больше препятствий!» «Препятствия» были спроектированы весьма коварно: сначала «герою» надо было подняться по крутой и узкой деревянной лесенке с очень низкими перильцами на крытую галерейку; кровля над галереей низко висела на толстых балках, и требовалось проявить чрезвычайную бдительность, чтобы ни об одну из них не треснуться головой; благополучно пройдя по галерейке на другую сторону «скворечника», «герой» оказывался перед малюсенькой дверкой, в которую и войти-то было непросто: Альбина, например, входила боком, а длинный Генрих сгибался в три погибели. Мебель «скворечная» была тоже сделана по специальному заказу: широкая, но короткая, почти квадратная кроватка, два уютных креслица-подростка, диванчик-недомерок, столики высотой по колено мужчине среднего роста. Друзья помирали со смеху, когда заказанную мебель привезли с фирмы, но простодушная и малорослая Птичка подвоха не заметила. Затея удалась вполне: первый же крупногабаритный поклонничек Птички, явившийся к ней с визитом, промаялся в «скворечнике» около часа в полусогнутом состоянии, стукаясь коленями о мебель и головой о потолок, и в конце концов не выдержал и повез Птичку ужинать в ресторан. Это был их прощальный ужин. Всех последующих поклонников Птичка принимала уже в гостиной баронов под бдительным оком Альбины. За беседой баронесса всегда находила случай ввернуть словечко о том, что строеньице над гаражом принадлежит баронам фон Ляйбниц и от имения не отторгаемо.

Птичка печаталась под именем Марго Перес. Это был не псевдоним, а коротко обрезанное подлинное ее имя, вернее, даже не совсем подлинное. По документам она значилась как Маргарита Клавдиевна Переселенцева-Благовещенская. Имя, конечно, совершенно непроизносимое для немецкого читателя. Родилась она в конце 44-го года в небольшом местечке под Мюнхеном, в лагере для рабочих-остовцев. Рождение ее было таинственно и трагично. Однажды в лагерь привезли на машинах эвакуированных из других лагерей, к которым уже подходили русские. Среди них оказалась молодая беременная женщина, еще и заболевшая в дороге, по виду южной национальности, а может, и цыганка: бедняга была в горячке и в себя так и не пришла. Ее беременность была незаметна из-за страшной худобы, иначе бы ее вряд ли оставили в живых. Ночью она родила, не приходя в сознание, и тут же отошла в мир иной. Девочка появилась на свет в свой срок, но была весом и ростом вдвое меньше нормы, крошечная и слабенькая; и она не выжила бы, если бы не усилия многих обитателей лагеря. Во-первых, сразу же нашлась отчаянная девушка по имени Клавдия, объявившая себя матерью новорожденной перед лагерным начальством. Девочку она назвала Маргаритой. На пеленки для маленькой Маргариты жертвовали последнее ветхое белье, для нее женщины, работавшие неподалеку в коровнике, со страшным риском выносили молоко в крохотных аптечных пузырьках. А вскоре нашелся сердобольный «бауэр», зажиточный крестьянин, который взял на работу Клавдию и вместе с ребенком перевез ее на свою ферму. Клавдия была рослая и крепкая волжанка и, чтобы не загреметь обратно в лагерь вместе с ребенком, работала за троих. И все-таки в лагерь они снова попали, в самые последние месяцы войны, когда союзные войска уже вошли в Баварию, только на этот раз это уже был лагерь ди-пи, устроенный союзным командованием для лиц, оказавшихся в Германии вне родины [1].

Православные обитатели лагеря первым делом устроили церковь в одном из бараков. Это был удивительный храм! «Бывают церкви барочные, а у нас – барачная!» – шутили его прихожане. Потир был ими сделан из двух алюминиевых лагерных мисок разного размера: та, что поменьше, залитая свинцом, служила основанием, верхняя – самой чашей, а скреплял их обыкновенный болт, с которого была сточена резьба, таким образом превратившаяся в витой рисунок; с помощью разной величины гвоздей и молотка на чаше был вычеканен сложный рисунок с иконками в овалах; лжицей служила обыкновенная чайная ложка, а иконы для храма женщины вышили нитками, надерганными из одежды [2]. Посвящен был храм, естественно, святому Николаю Угоднику. Служить приезжал священник из русской обители св. Иова Почаевского, расположенной в Оберменцинге, пригородном районе на северо-западной окраине Мюнхена. (В нем и хранятся по сей день удивительные предметы из лагерного храма.) Порой из монастыря приезжал служить сам владыка Филофей, местный архиепископ. Он и крестил маленькую Маргариту 8 мая, когда в Европе было объявлено об окончании войны. Он же помог выбрать фамилию для девочки, ведь свидетельство о крещении стало ее первым официальным документом. «Назовем ее Переселенцевой!» – предложил кто-то. Владыка согласился, но предложил добавить вторую фамилию – Благовещенская: «Хоть сегодня и не праздник Благовещения, но весть об окончании войны – благая весть. Пусть носит двойную фамилию!» Так и записали…