Людмила Прошак - И посетителя посетила смерть. Книга II. Другая чаша

– Куда цапаешь?! Это моя рубашка!

– Да на уж, на! А порты мои кто взял?!

Власий озадаченно поскрёб в затылке:

– А ведь неспроста они сели на мель! Хошь не хошь, а к берегу пристать надобно.. Суши весла!

Первый ушкуй, лавируя среди препон, известных одному Власию, уверенно подкрадывался к берегу, в песчаном чреве которого змеиным клубком сплелись корни деревьев. Судёнышко рыскало вокруг, пока якорь не упрочился на дне.

– А мы? Нам куда деваться? – закричали со второго ушкуя.

– К нашей корме чальтесь!

Кирилл полез через борт следом за другими на соседний ушкуй, а оттуда уже по хлипким сходням – на землю. Власий шёл, не оглядываясь. Почти вровень с ним шагала Анка, ловко перехватывая у него из руки ветви. Ушкуйники, топоча, ломанулись следом.

– Куда все?

Иван сконфуженно махнул рукой и пропал в дебрях. Лохматая ель, за которой скрылся Кочерин, сокрушенно покачав лапами, замерла. И в этот самый миг Кирилл почувствовал на себе взгляд..

Разбуженный криками, Пашутка подхватился с мехового ложа, каким служила ему вытертая малица CXXIV. Увидел ушкуй – обмяк, словно некто невидимый схватил его всесильной рукой и зашвырнул в реку времени, бурно бегущую вспять.

2

Воспоминания

пошлого купца Павла Васильевича Дуркуя

о событиях 6893 года

Раздался треск, рухнула мачта, хлынули ливнем стрелы… Выросший на Волхове, я умел отменно плавать, поэтому как только на ушкуйников напали, то тут же решил щучонком юркнуть в воду, но поскользнулся и едва не упал на растянувшегося на палубе отца Иоанна. Батюшка лежал, в ужасе прикрыв руками голову, а на него капала кровь.

И вот тут я увидел Бориску, навалившегося на вывернутое из уключины весло. Он был ранен, но жив.

В голове набатом ударили слова молодого ушкуйника, высказанные им в запале час назад: «Батя сказывал, что ему его дед говорил, будто Золотая баба где-то тут неподалеку, за Железными Вратами Вычегды. Он там, где был, затесы на деревьях оставил с метками особыми». Отец от деда узнал и сыну передал! Я подхватил под мышки обмякшего Бориску и перевалил за борт. Ежели что, скажу – спасал…

3

Московское великое княжество,

р. Клязьма, Троицкий монастырь,

в год 6918 месяца страдника в 20-й день,

первый час

Предавший раз, предаст и во второй? Любовь не хоронят. Тягостность неведения

Епифаний, усадив нежданных гостей, примостился на узкой лавке напротив, как грузный ворон на ветке. Едва сел – Зосима вскочил, скуфейку в кулаке смял и зачастил покаянной речью, которую уже едва не выучил наизусть: мол, умом худ, душой слаб, потому оказался втянут в охоту на Епифания…

Книжник слушал, не перебивая, и чувствовал то же, что и сам Зосима, – говорит, как по заученному. Андроник смотрел на происходящее отрешённым взглядом. В считанных десятках верст лежала Москва, где покоилась его Любушка. Похоронив любимую, он не похоронил любовь к ней. И спустя четверть века она по-прежнему жива в нем.

Зосима умолк…

– Что скажешь, отец Епифаний? – нарушил тишину Андроник.

Тот, задумчиво положив ладонь на стопку лежавших рядом с книг, похлопывал по ним…

– А зачем ты всё-таки в Ростов обратно пришёл? Хотел раскаяться? Ну так и каялся бы где-нибудь в отшельничестве…

Когда меня из погреба Сатана вытащил, я в ту же ночь от него и сбежал… Мне, батюшка, ты снился. Глаза закрою, ты тут же являешься, смотришь на меня печально и повторяешь: «Нет, это не Зосима меня убить хотел. Он бы не смог…» Я вот так почти до рассвета промаялся и сберёг…

– Мгм, – промычал Епифаний, – я ещё и во всем виноват оказался. – Если ты сразу в бега пустился, то что-то долго до затвора добирался…

– Так я ведь в Ростов не сразу пошёл, – Зосима, шмыгнув носом, утёрся рукавом, – я поначалу, как ты сказывал сейчас, в пустыньке заброшенной поселился, на другой стороне Неро-озера в глухомани нашёл. Стал там жить. Не смог! Извёлся я воспоминаниями про то, как ты на дороге стоишь, а я топором машу, как Сатана, из Оршина монастыря вернувшись, свой топор об снег чистит, как дым из книгохранилища в затворе валит, как епископ Григорий грех мой по неведению отпускает… Не смог я в одиночку, вот и пришёл… Прогоните?

4

Московское великое княжество,

в устье Вычегды,

в год 6918 месяца страдника в 20-й день,

после утрени

Три вершины одной сосны. Неприкасаемые

Широкая переносица переходила в грубо вырубленный нос. Насупленные брови скрывали суровый взгляд. Ушкуйники остановились. Деревянный идол и два его собрата преграждали подступы к старой сосне, которая как иссохшая трёхпалая рука подпирала своими вершинами грозовое небо. Под ним кровлей нависли лохматые ветви. А внизу, насколько хватало глаза, сосна ощетинилась косо обрубленными сучьями. У подножья лежало отёсанное древо. На нём среди истлевших шкур и крохотных серебряных слитков, похожих на иссохшие шляпки грибов, возвышался топор, едва ли не по обух ушедший в бревно.