Алексей и Ольга Ракитины - Неоконченный пасьянс

Пока Агафон Иванов работал на Николаевском вокзале, Владислав Гаевский обходил всех дворников «яковлевки». Таковых было четверо и все они клятвенно заверили сыскного агента в том, что извозчика для госпожи Мелешевич никто из них не брал. Помощь дворника жильцам своего дома в переноске багажа от квартиры до пролётки была обычным явлением, тем более, когда дело касалось дамы. Потому вопрос о том, каким образом Александра Васильевна добралась до Николаевского вокзала, остался невыясненным.

Затем, сопровождаемый дворником Филимоном, Гаевский разыскал квартиру тех самых продавщиц-цветочниц, что имели обыкновение отправляться на работу в девять часов с минутами. Девиц дома не оказалось, но Гаевскому попался свидетель, возможно, более ценный, чем они сами – их матушка. Оказалось, что цветочницы являлись двоюродными сёстрами, и Правсковья Архиповна была для одной из них кровной, а для другой крестной матерью. Женщина не только с точностью до минуты описала Гаевскому распорядок дня девиц, но даже рассказала какими улицами и по какой стороне тротуара («по нечётной, по нечётной!») спешат они в свой магазин. Гаевский уяснил для себя, что сегодняшним утром сёстры действительно вышли из квартиры в девять с четвертью, как это делали обычно. Таким образом, рассказ Филимона оказался верен и сделанная им привязка событий по времени также могла считаться достоверной.

Далее Владислав Гаевский направил свои стопы в кондитерскую лавочку, что расположилась в подвальчике «яковлевки» со стороны Вознесенского проспекта. Это было довольно просторное помещение с длинной деревянной буфетной стойкой, зеркалами по стенам и небольшими столиками на двоих. Такие заведения, особенно в вечерние часы, обычно посещали гуляющие по улицам парочки, студенты, безбилетные проститутки и их потенциальные клиенты. Здесь можно было выпить кофе с какой-нибудь сдобой, либо купить товар навынос. В кондитерской удивительно вкусно пахло свежей сдобой, ванилью и ещё чем-то таким ароматным, что у Гавского даже засосало под ложечкой, и он остро ощутил, сколь изголодался за этот день. Румяная, пышнотелая, с роскошной крепкой грудью, молодая кондитерша в крахмальном чепце встретила сыщика милой улыбкой, на секунду заставив его позабыть как о голоде, так и о цели визита.

– Что барин изволит? – спросила она с характерным вологодским «оканием» и Гаевскому, бывшему всегда истовым любителем крупных женских форм, пришлось сделать неимоверное усилие над собой, чтобы отвести взгляд от её груди и сострогать в качестве ответа более или менее внятную фразу.

– Да я вот, милая, бывшего приказчика вашего, Власа Дмитриева, ищу, – пробормотал Владислав. – Можно с ним поговорить?

– А вам он на что? – поинтересовалась красавица, явно наслаждаясь произведённым на мужчину эффектом.

– Да я вот, милая… – взгляд Владислава снова упал на грудь женщине и более уже не поднимался.– Деньги я ему должен. Давно брал, потом уезжал, а долг – он ведь такой! – карман жжёт.

– Так он на «Апрашке» в хлебном доме купцов Пантелеевых теперича устроен, – неспешно ответила кондитерша; голос её, мягкий, густой и обволакивающий, необыкновенно подходил всему облику торговки, усиливая впечатление женственности. – Сказывал, платят там лучше, да только и мороки больше, чем у нас…

– Да что ты говоришь, сахарная моя… – тяжело вздохнул Гаевский. – Что же мне теперь делать?

Он дёрнул цепочку, извлёк из кармана часы и силой заставил себя посмотреть на циферблат.

– Не смотрите на часы, – участливо произнесла кондитерша, облокачиваясь на прилавок и склоняясь к Гаевскому. – Поздно ужо.

– Вот и я смотрю, сладкая моя, что поздно уже на «Апрашку» двигать, – вздохнул Владислав, сожалея о глухом, под горло, платье кондитерши, не позволявшем удовлетворить вполне понятное мужское любопытство; впрочем, данное обстоятельство лишь подстёгивало воображение. – А где живёт Влас, не знаешь ли часом, красавица?

– Нету у меня обыкновения к мужчинам ходить, не таковская я. – ответила женщина с достоинством и Гаевский почему-то нисколько ей не поверил. – Но где Влас обретается знаю: в доме Мухортина в Столярном. Его там каженная собака знает, Влас-то ведь мужик шебутной, сами, поди, знаете…

– Это точно. – согласился Гаевский. – Влас – он такой. У Мухортина, значит, говоришь?… А как тебя-то звать, милая?

– Матрёна я.

– А налей-ка, Матрёна, мне чашечку горячего шоколаду, – попросил Гаевский. – Я хоть шоколад не люблю, но из твоих рук выпью. И потом… дай что-нибудь вкусное голодному мужчине. Есть у тебя что-нибудь эдакое для меня?