Вячеслав Белоусов - Темнее ночь перед рассветом

– Представит убедительные материалы коллега, – кивнул Данила на Соломина, – будем думать.

– Представлю, не сомневайся, – сжал губы подполковник.

– Вот, видишь? – Данила попытался понять, что тревожит Шундучкова, и не находил ясности в его бегающих глазах. – А ты радуйся, Геннадий, прекратит аферист маячить в приёмной и отрывать твоего шефа от важных государственных начинаний.

Неоареопаг [3] Неоареопаг ( автор .) – от нео ( греч .) – новый и ареопаг ( греч .) – собрание авторитетных лиц для решения важных социальных и других общественных проблем.

Новое, вероятно, готовилось к концу, а пока тривиально приоткрылся занавес и с такой же тривиальной трибуны Первый, открывший заседание, обстоятельно представил залу членов бюро, приглашённых гостей и ветеранов. Далее он пожелал всем творческой работы, объявил, что впервые, учитывая пожелания трудящихся, заседание состоится открытым и без заранее заготовленных штампов, по обсуждаемым вопросам может, не записываясь, выступить каждый. Электорат заметно оживился, а Ковшов даже принялся настраивать свой портативный магнитофон, смутив рядом сидящего Шундучкова, тут же накинувшего свою лапу на аппарат:

– Спрячь!

– Ты чего испугался, открытое же заседание? Вдруг что дельное прозвучит.

– Спрячь от греха подальше! – просопел тот, отводя глаза.

– Не понял, – попытался возразить Данила и сымпровизировал: – Иван по примеру Бориса обожает голос народа пуще волейбола и свердловского мёда.

– Кончай бузить!

Сказанное было принято к сведению, и всё заладилось до поры до времени.

Первый опрокинул в аудиторию несколько модных тезисов о том, что сначала надо на́чать, потом ускорить и, наконец, перестраивать, и, завершая, объявил:

– Поговорим запросто на тему о том, как мы живём…

Станиславский одобрил бы паузу, выдержанную далее, и Первый многозначительно завершил:

– И что надо делать, чтобы жить лучше.

Первые ряды, занимаемые секретарями «первичек», хозяйственниками и ветеранами партии, бодро захлопали, но в задних рядах кто-то из предпринимателей лихо засвистел, прячась за спину соседа, однако тут же, заглушая всех, грянул бравурный марш, и лишь он смолк, не давая опомниться, Первый, не думая покидать трибуны, совершенно случайно, как он выразился, вспомнил, что утром он и члены бюро прогулялись по берегу красавицы Волги, заглянув на ведущие судоремонтные и судостроительные гиганты, рыбзаводы и рыбохозяйственные базы. Вернее, тут же поправился он, туда, что от них осталось. И не поверил собственным глазам – пароксизм системы! Удар ножом в сердце областной экономики! Застой и разруха вместо перестройки!

Для электората это не было новостью, но первые ряды послушно и возмущённо застучали штиблетами по полу, требуя наказать виновных, отчаянная голова в задних рядах тут же отыгралась свистом. Пользуясь суматохой, на сцену взобрались две натренированные старушки, наперебой затараторившие об ужасах затопления уникального природного санатория сбросами химического монстра.

– И это ещё не всё, что нам досталось в наследство! – авторитетно заверил зал Первый, и он не ошибся, сцену прочно заняла новая личность.

Чудак так ужасно выглядел, что на него взирали, как на туземца с Панамы. Тощ. С впалыми глазами и щеками, наполовину беззуб и, похоже, давно ничего не держал во рту. Со зловещей медлительностью он вытащил из-за пазухи ссохшуюся и местами зеленоватую буханку хлеба и, размахивая ею над головой, дико взвизгнул:

– Вот чем кормят российский народ!

Зал ахнул.

Незнакомец же подбежал к трибуне и шарахнул по ней буханкой так, что та разлетелась на куски, а оратор, видимо, запамятовавший сценарий, пригнув голову, едва успел спрятаться.

– Шундучков! – заорал он, шаря по залу в поисках завотделом, но это оказалось лишним: трое молодцов в тёмных костюмах уже волокли упирающегося полоумного со сцены.

– Хлеб! – буйствовал тот в их руках. – Теперь он сродни чугуну! Вот что жрёт трудовой класс! Позор!

Вскочивший с места Шундучков, растолкав повскакавших с мест зевак, мигом вырос перед Первым.

– Какого чёрта?! – не сдерживаясь, выругался тот, отталкивая завотделом, пытавшегося привести в порядок запачканный пиджак начальника. – Это безобразие!.. Кто допустил?.. Гоните скотину вон!..

На сцену вбежал Сербицкий, и генеральский мундир враз покончил с сумятицей, а Первый взгромоздился на прежнее место.

– Я оскорблён!.. – начал он мертвенным тоном, когда зал стих. – Я оскорблён не меньше вашего. Кормить народ такими отбросами – это тягчайшее преступление.