Вячеслав Белоусов - Темнее ночь перед рассветом

– Пропустите его! Это ко мне!

Когда седеющего интеллигента провели наверх и подвели к Ковшову, Данила крепко его обнял:

– Хочу представить блестящего медицинского эксперта, профессора Дынина Илью Артуровича. – Ковшов будто невзначай подтолкнул гостя к генералу. – Прошу любить и жаловать, Генрих Антонович. В неординарно сложившейся ситуации я решил воспользоваться его исключительными способностями.

Дынин раскланялся, начав с Дьякушева, но тот уже собрался покинуть банк, подхваченный с двух сторон под локти Сербицким и Куртлебсом. Однако Ковшов преградил им дорогу.

– Извиняюсь, Иван Данилович, – обратился он к Первому, – я вынужден задержать на некоторое время Станислава Миртовича.

Куртлебс побледнел и закачался на подкосившихся ногах.

– Ну, ну, Станислав, – подбодрил его генерал, хотя смятение посетило и его физиономию, – это простая формальность. Не так ли, прокурор? Расска́жете следователю, что вам известно о самоубийстве заместителя… и т. п. и т. д.

– Я полагаю, следователь сам разъяснит обязанности свидетелю, – не сдержался от сарказма Ковшов. – Однако задержанный в скором времени в банке не появится.

– У меня же большое совещание на днях! – взмолился управляющий. – Серьёзный вопрос надо готовить на рассмотрение бюро обкома, Иван Данилович!

Но Первый, окрепнув на глазах, шагнул к дверям, будто ничего не слышал.

– Версия самострела, – продолжил ему в спину Данила, – одна из многих, а главное – нет заключения о причине смерти Ширбаева, для чего я и пригласил опытнейшего судмедэксперта в прошлом, в настоящее время – профессора медицины Дынина. Неизвестно также, что написано в предсмертной записке. Пепел, увы, если и «заговорит», то не скоро. Криминалистам над ним работать да работать. Одним словом, вопросов много, товарищ первый секретарь обкома.

– Разбирайтесь, – донёсся до Данилы уже из коридора приглушённый хрип Дьякушева. – Докладывайте результаты следствия лично мне.

Как ни торопил Данила Илью, придав ему в помощь все лучшие силы бюро судебных экспертиз, Дынин обещал готовность только через двое суток, при этом насчёт заключений в отпечатанном виде зарёкся сразу.

– Чем тогда порадуешь? – не торопился класть телефонную трубку Ковшов.

– Не имею права трепаться, пока сам не созрел.

– Помнишь, помнишь, старина, чему учил тебя Югоров, – подсластил Данила, – а я вот порой нарушаю кое-какие его заповеди. Жизнь подстёгивает.

– От Галицкого давно по шее не получал. Щадит он тебя, любимчика.

– Загостил Аксентий в парижах, – посетовал приятель. – Слушай, Илья ибн Артурович, а может, забежишь ко мне, потолкуем, как раньше бывало? Вспомним молодость… Я Петруху Квашнина приглашу…

– Про Очаровашку что-то помалкиваешь. Не разгонит наш мальчишник?

– Уехала Очаровашка. Взяла дочку и укатила на моря́. Так что один я мыкаюсь и рад буду вам обоим. Бутылку коньячка выставлю.

– Должен тебя огорчить, Квашнина увидеть не удастся.

– Что случилось? На днях мы с ним у трупа Фугасова общались.

– Занемог, бедолага, нет его на работе. Хороший наш знакомый, помнишь майора Донцова, шепнул мне – загулял Петро.

– Неужели заколобродил? С чего бы?

– Убили его лейтенанта голубоглазенького.

– Шипучкина?

– Его. Простить себе не может Петро нелепую потерю.

– Будь он хоть в лёжку, а вечером чтоб вы оба были у меня! Убийц искать надо!

– Вряд ли мне удастся поставить его на ноги.

– На то и наука, профессор, – жёстко отрезал пути к возражениям Ковшов.

Совпадения поначалу обрадовали, потом шокировали, затем начали пугать, да так, что Дынин отбросил скальпель.

Профессор не мог ничего понять. Увлёкшись, где-то не заметил?.. Обмишурился при большом объёме исследуемого материала?.. Понадеялся на опыт, а там, ослеплённый лёгкой удачей, съехал в колею и само собой покатилось-понесло?..

Дынин, оставив операционный стол и синюшное тело покойника, в глубокой задумчивости заходил по кабинету. Со стороны он напоминал человека не в себе. Покуривавший в приоткрытую дверь помощник попробовал подать голос, но ответа не получил.

А Дынина терзали сомнения. Понятно было одно: душегуб, лишивший жизни Ширбаева, понаставил ловушек и пеньков эксперту. Надо отдать ему должное, сделал он это умело и даже достаточно профессионально, у Ильи Артуровича мелькнула мысль: не врач ли злодей? Но присутствовали элементы слишком явных, бросающихся в глаза повторений. Переборщил, хитрец! А это свидетельствует о стереотипе. Убийца надеялся, что профан или поспешавший эксперт заглотит все расставленные им закавыки и успокоится сделанным ложным выводом. Успех вскружит голову недотёпе, и вот оно – желаемое. Страшная ошибка, а вернее, желаемая ошибка. Этого душегуб не дождётся!