Фотографий было много. Ковшов торопливо перебирал, особо не задерживаясь на каждой. Мелькали виды Волги, исторические достопримечательности, теплоходы, помидорные поля, базары, горы арбузов, попадались даже узкоглазые рубщики мяса с занесёнными над головами топорами… Но он приметил одну, где автор мастерски запечатлел необычную, но многозначительную ситуацию: на шатком мосточке из дряхлых дощечек, сжавшись от страха и раскорячив ноги, чтобы не грохнуться, делал неуверенный шаг Иван Дьякушев. При белой ленинградке, галстуке, чёрных брючках, часиках и модных очочках. На лице – страстное желание не свалиться, перейти мостик; под ним – мутный от грязи поток, а за ним – второй секретарь с широкой грудью в белом костюме, распахнув руки, едва удерживает равновесие, далее – неровной лентой целая цепочка прочих секретарей и заведующих отделами, стайка советников и помощников. На заднем фоне, на берегу, – столетняя, покосившаяся, готовая рухнуть изба, рухлядь, бочки из-под рыбы пудовые, рассохшиеся в лебеде да крапиве. Словом, хлам, мусор, прошлое.
Впереди – неизвестность, сзади – разруха, а ниже – пропасть! И грязная купель в случае провала.
Завершающей гениальную фотографию надписи не имелось, хотя она просилась на ум сразу, и Ника, кажется, уже её сочинила, но, помалкивая, ждала его ответа.
– Ну? – подтолкнула она его. – Как бы вы назвали сие чудо?
– Название не требуется, – покачал головой Ковшов. – Хоббио, как вы его именуете, если доброжелатель, пожелал бы Первому держать твёрже шаг. Думаю, так назовёте и вы свою статью под этим фото. Я не ошибся?
– Глазастые вы, однако, прокуроры.
– Кормил вас Глазьев рыбацкой ушицей с водочкой, признайтесь? – хмыкнул Данила.
– От вас, прокуроров, ничего не утаить, – рассмеялась она. – Иван нас рано поднял и гонял по речке, как угорелый. Знал, что материал для центрального столичного журнала. – Она многозначительно задрала пальчик вверх. – Но я взмолилась, потому что едва не спалилась на вашем солнце; даже шляпка с вуалью не выручала.
Шаля, Ника схватила чёрную шляпку с подоконника, натянула её до лукавых глаз, опустив вуаль, и грациозно продефилировала перед Данилой.
– Как?
– Неплохо.
– Иван не поскупился на оценку, а ты скупердяйничаешь, – изобразила она обиду, переходя на «ты».
– Но под шляпкой и этой вуалью вас не узнать, – сделал вид, что не заметил этой вольности, Ковшов. – А вы с Дьякушевым давно знакомы?
– Давно. Ещё по Краснодару, где я репортаж делала в «Комсомолку».
– Понятно.
– Вот я и продолжаю: на то мы и журналисты… Вроде разведчиков. Знаешь, какие порой жалобы на нас запускают недовольные?
– Главное, чтоб не били, – пошутил он.
– Всяко бывало в молодости. Хоббио отговорку придумал по такому поводу.
– Интересно…
– Все вопросы в письменном виде. Как?
– Разумно.
– Главное – многообещающе.
– И действует?
– Как дихлофос на мух.
– Занятный этот ваш Хоббио…
– Понравился?
– Умный.
– Ну ты и выдал! – рассмеялась она. – Хоббио – не дурак, только вот не влип бы он с этой фоткой, если на обложку её разместит.
– Что-то не так?
– Вспомни картину древнего мудреца Брейгеля.
– Если слепой ведёт слепых, в итоге все окажутся в яме?
– Помнишь… Редкое сочетание должности и ума.
– Спасибо за комплимент.
– Заходи, когда будешь в столице, – просто сказала она и взяла его за руку. – Позвони сначала в редакцию, если не в командировке, буду рада видеть.
– Не обманете?
– Да что ты всё «вы» да «вы». Я плохо выгляжу или стара?
Ковшов, улыбнувшись, покачал головой.
– Женат, конечно?
Он снова, но уже утвердительно качнулся.
– Как партизан на допросе, а я ведь не претендую на тебя. Мы, журналисты, рады знакомству с хорошими людьми. Друзья! И дальше ни-ни.
Ника, улыбаясь, погрозила пальчиком.
– Ладно, зайду, если буду в столице. – Он попытался заглянуть в её глаза, но Ника отпустила его руку и плавно выскользнула из кабинета.
– Она быстренькая, – похвалила Элеонора, входя в кабинет вместе с Соломиным. – Вот вам прокурор, которого вы жаждете видеть.
– Что-то случилось? Бюро закончилось?
– Нет, – хмуро буркнул подполковник. – Необходимо прокатиться в одно место. Тут недалеко. Машина поджидает.
Это было телом мужчины и при ближайшем рассмотрении, несомненно, принадлежало Модесту Иерарховичу Фугасову, такой одежды в городе больше не носил никто.
Читать дальше